Филиппов стеснялся, не решался подтянуть.
— Пой, — сказал Загреков, задорно тряхнув головой, — пой.
Увлекшись, Филиппов запел. Он не помнил многих слов и тогда тянул только мотив, путал куплеты, но пел с азартом, стараясь ни за что не отстать от Загрекова.
Ревела буря… Вдруг луной
Иртыш кипящий осребрился,
И труп, извергнутый волной,
В броне медяной озарился.
Филиппову особенно понравился этот куплет. Вспомнилась ему юность. Светлая лунная ночь. Он плывет на пароходе по Иртышу. Он торопится к Наташе в Чернолучье, где она работает старшей пионервожатой. На палубе пусто. Легкий ветерок кудлатит его волосы, немножко прохладно, но уходить не хочется: нельзя упустить момента, когда пароход пристанет к берегу, не хочется, чтобы кто-то другой ступил первым на землю, где живет его любимая.
…Носились тучи, дождь шумел,
И молнии еще сверкали,
И гром, вдали еще гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
В ту ночь река была спокойной. Серебристая дорожка перечеркнула ее поперек. Слышался тихий всплеск колес. Волны веером расплывались от парохода и с легким шумом ложились на берег.
— Хорошая песня, — повторил Загреков задумчиво.
Наступила тишина. Было слышно, как в печи, догорая, потрескивают дрова, как ветер стучит трубою. Потом послышалось равномерное гудение. «Санитарка» задрожала — это Годованец прогревал мотор.
— Мне пора, — сказал Загреков, вставая.
— Куда же вы? А чай?
— До следующего раза.
Он быстро оделся и подал Филиппову руку.
— Я верю в вас, товарищ капитан. Я даже убедил комбрига в том, что вы с делом справитесь. Думаю, что краснеть за вас мне не придется. А? Не подведете?
Филиппов, волнуясь, постучал пальцами по кружке, ответил твердо:
— Нет, не подведу.
— Ас товарищами советуйтесь, не стесняйтесь.
— Обязательно.
Прошло еще двое суток.
Бригада Бударина во взаимодействии с другими частями все это время стремительно наступала. Она не давала противнику передышки, гналась за ним по пятам, двигалась так быстро, что в тылу у нее нередко оставались группки разбитых вражеских частей.
К вечеру третьего дня над землей навис густой, клубящийся туман и задержал наступление.
— Молоко, будь оно трижды проклято! — ругался комбриг. — Цырубин, выслать разведку.
Танки остановились в лесу. Танкисты спрыгнули на землю и, поскрипывая прорезиненными костюмами, с удовольствием разминались.
Туман сгущался. Вскоре сделалось темно, так темно, что водителю невозможно было разглядеть машину, стоящую впереди. Свернуть с дороги тоже было нельзя: дорога справа и слева обрывалась глубокими рвами.
Бударин передал по колонне: «Не спать. Быть наготове: противник может появиться внезапно».
Все заняли свои места.
В полночь пришли машины с боеприпасами, горючим, продуктами. В темноте они осторожно, не переставая сигналить, протискивались вперед и выстраивались на дороге в два-три ряда, так что негде было развернуться.
К утру все замерло. Притаились часовые, крепко сжимая автоматы, до боли напрягая слух, ничего не различая перед собой.
Где-то скрипнула дверца кабины. Этот звук, пролетев над колонной, растворился в тумане. И опять тишина.
Туман, туман и тишина.
Рыбин, как и все, тоже не спал в эту ночь. Он лежал в машине, как был, в шинели и шапке, закинув руки за голову. Рядом, на ящике с медикаментами, дремал санитар Коровин.
Они только что запрятали заветный чемодан. Рыбин вложил в него еще одну исписанную тетрадь. Сейчас он лежал и, глядя в темноту, старался представить себе, как после войны выхлопочет отпуск, поедет в Москву. Там он зайдет на кафедру хирургии, к старому доброму профессору, скажет: «Аполлинарий Иннокентьевич, я хочу с вами посоветоваться».
Профессор деловито поправит пенсне:
«Ну-с, ну-с, слушаю».
«Одну минуту», — скажет Рыбин, внесет в кабинет свой чемодан и откроет его.
Профессор удивленно покачает головой: «Простите, не понимаю…»
Тогда Рыбин объяснит: «Я два года собирал материал для научной работы. Вот он. Это — мои наблюдения над шоковыми ранеными в первые часы после ранения».
Профессор всплеснет руками, воскликнет: «Скажите на милость! И воевали, и о науке не забывали. Похвально, голубчик, похвально. — Он засмеется дребезжащим доброжелательным смешком. — Ну-с, будем работать…»
Под утро Рыбин задремал. Ему снились Москва, клиника, профессор, поправляющий пенсне, чемодан… Одна важная тетрадь запропастилась куда-то… Он все искал ее и никак не мог найти.
Читать дальше