Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

— О чем говорить! — качнул головой старичок.

— Таких людей, — продолжал плотник, — как этот самый из Одессы, я бы председателями колхозов назначал.

— Вы больных не любите! — послышалась неожиданная реплика с верхней полки.

— Дак а зачем же больных, мы про здоровых говорим.

— Бывает… — опять донеслось с верхней полки.

— Бывает, и курица летает, — хихикнул старичок.

— Однако закусить надо, — сказал плотник и начал развязывать мешок. Он вынул оттуда буханку хлеба и кусок сливочного масла, завернутый в белую тряпицу. Отрезав большой ломоть хлеба, протянул старичку. Тот принял это как должное, может быть, как плату за свой рассказ. Плотник отрезал и себе хлеба, намазал его маслом и стал медленно жевать.

В вагоне царило молчание. Поезд, монотонно постукивая колесами, двигался по снежным полям.

— Экие просторы у нас! — взглянув в окно, сказал плотник. — Фашист-то, вишь, хотел сюда прийти. Больно прыткий. Вот и прыгает сейчас назад. Эх, голова неумная. Дура, говорю, голова. Хотел всю Россию завоевать. А как ты ее возьмешь, когда у нас вот такие люди, как этот самый из Одессы. Поди согни его — не согнешь. Хочешь хлебца с маслицем? — вдруг обратился он к больному, тяжелый кашель которого доносился все время с верхней полки. — На-ка вот, я тебе намажу. Покушай, тебе смягчит там. Дюже ты кашляешь.

Плотник протянул ему ломоть хлеба с маслом.

— Мне сейчас сходить, — сказал больной. — Дома откормлюсь, поправлюсь.

Хлеб он, однако, взял и стал есть.

— Откуда ты сейчас? — спросил плотник.

— Из госпиталя.

— На поправку, значит, после болезни? Так… А потом куда же?

— А потом опять в Одессу. Будем обратно отбивать.

— В Одессу! — встрепенулся плотник.

— В нее самую.

— Ты что же, там тоже был?

— Был.

— Так ты, может быть, и про этот случай слыхал?

— Слыхал.

— А чего ж ты молчал?

— Слушал, какую легенду папаша рассказывает.

— Ты меня не трожь, сам расскажи, коли лучше меня знаешь, — проворчал старичок — «Легенда»!

Он обиженно замолчал. Сидел нахохлившись, раздосадованный неожиданным вмешательством.

Плотника, должно быть, сильно разбирало любопытство. Он начал теперь расспрашивать больного.

— А скажи, пожалуйста, — обратился он к нему, — неужели так сто тысяч и выложили?

— Нет, вообще предлагали деньги. Какие там сто тысяч! Это он придумал, — поглядел сверху больной на старичка.

— Сто тысяч! — сердито отрезал старичок. — Откуда ему знать? Сказано, сто тысяч! — Он демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно.

— Ну сто, так сто, — усмехнулся больной. — Спорить не буду.

— И не спорь, коли не знаешь.

— Это что же, значит, ему сам генерал такую сумму надавал? — задал новый вопрос плотник.

— Не генерал, а просто офицер. Обер-лейтенант.

— Обер-кондуктор, может, еще скажешь, — совсем рассердился старичок, обиженный, что оспаривают его рассказ. — И чего ты его слушаешь! — накинулся он на плотника. — Мелет человек что ни попадя. Сказано тебе — генерал, значит, так и есть.

— Погоди, — отмахнулся плотник. — А что же, его били здорово? — обратился он опять к больному.

— Били.

— А чем били?

— Уж я не помню чем. Всем били. Уродовали.

— А что я говорил! — обрадованно воскликнул старичок. — Я разве не говорил, что его пытали? Его пытали, а он молчал.

— Верно? Молчал? — переспросил больного плотник.

— Молчал, — подтвердил больной.

— Слышите, я говорил — молчал, — радовался старичок. — Молчал и плевал им в лицо.

— Верно? — спросил плотник.

— Может, и плевал бы, если бы силы были. Ослаб очень.

— Вот и опять врешь! — крикнул старичок. — Силы в нем масса было.

— Как во мне, — тихо проговорил больной и стал спускаться с полки. Поверх гимнастерки на нем была фуфайка.

Внизу он показался еще более слабым и болезненным, держался согнувшись, сгорбленно.

Он с трудом надел ватник, не переставая тяжело кашлять.

Старичок подмигнул плотнику.

— Вишь ты, как в нем! — ядовито засмеялся он. — Так ты-то холера, а он богатырь был. Росту — вот! — высоко поднял он руку вверх. — Вширь — вот! Сравнил тоже с собой.

— Вам, должно быть, лучше знать, — пожал плечами больной. — Ну, я пошел. Прощевайте пока.

Поезд начал замедлять ход. Подъезжали к какой-то станции. Больной надел шапку-ушанку, взял в руки вещевой мешок и собрался уходить.

— Подожди-ка, — остановил его плотник, которому не терпелось дознаться обо всем. — А жив он остался или нет?

— Жив, — сказал больной. — Только покалечен гадами.