Джон Кимхе - Несостоявшаяся битва

В тот же день 27 августа специалист по германским вопросам в министерстве иностранных дел Киркпатрик составлял наброски памятной записки, в которых сделал такой вывод: «Тот факт, что господин Гитлер рассматривает послание министра иностранных дел маршалу Герингу как удовлетворительное и вполне согласен воздержаться от действий, показывает, что правительство Германии колеблется». Киркпатрик считал, что его точка зрения была подтверждена одним сотрудником немецкого посольства в Лондоне, предположительно Кордтом, с которым он поддерживал постоянную связь. Поэтому, по мнению Киркпатрика, английское правительство должно вести политику примирительную по форме, но абсолютно твердую по существу. Последние симптомы говорили о том, писал Киркпатрик, «что у нас неожиданно сильные позиции».

Памятная записка была показана Галифаксу. Он выразил полное согласие с ее содержанием и сказал, что у него постоянно были на виду эти же соображения. Невольно возникает вопрос, ознакомился ли Киркпатрик к этому времени с личным письмом Форбеса, где излагалось краткое содержание выступления Гитлера перед командующими? Если он ознакомился, а надо полагать, что это так, тогда он, очевидно, не придал этому выступлению никакого значения, как, похоже, не сделал этого никто.

Пропасть между иллюзиями, созданными дипломатией, и военной действительностью увеличивалась с каждым часом. В то время как Киркпатрик размышлял по поводу намерений Гитлера и советовал держать твердую линию, Форбес и французский посол Кулондр обменивались мнениями по телефону, а абвер их подслушивал. О содержании их разговора было немедленно доложено начальнику штаба генералу Гальдеру, который отметил: «Наши противники знают, что мы намереваемся напасть на Польшу 26 августа». Противник знал также, писал Гальдер, новую дату нападения — 31 августа. Из этого перехваченного телефонного разговора двух дипломатов Гальдер узнал, что по приезде в Берлин Гендерсон будет стремиться выиграть время. И здесь перед нами опять возникает эта странная загадка: английский поверенный в делах в Берлине был точно информирован относительно намерения Германии напасть на Польшу; об этом знал и французский посол. Однако ни в Лондоне, ни в Париже не было даже признаков обеспокоенности в связи с этой определенностью. Наоборот, там царило полное спокойствие.

Гендерсон должен был встретиться с Гитлером на следующий день после 10 часов вечера. Во второй половине дня до встречи с Гендерсоном у Гитлера было совещание, на котором присутствовали Гальдер, Гиммлер, Вольф, Геббельс и Борман. Гитлер сообщил им, что он категорически настроен добиться решения вопроса: либо Данциг будет передан Германии и другие ее требования будут удовлетворены, либо Германия перейдет к решительным, безжалостным действиям. Фактически к тому времени, когда Гитлер совещался со своим ближайшим окружением, уже исчезла последняя возможность выбора. В три часа после полудня в войска ушел приказ главнокомандующего генерала Браухича, которым было установлено время вторжения в Польшу. Нападение должно состояться рано утром 1 сентября.

Сопоставление точного времени и принятых решений очень важно для оценки той роли, какую играли дипломаты. Итак, в 17.22 28 августа приказ Гитлера на вторжение был вновь отправлен из имперской канцелярии. В 17.30 Гитлер совещался со своими военными и эсэсовскими советниками и сообщил им о своем намерении идти дальше и ускорить решение по немецким требованиям к Польше «в соответствии с военной обстановкой». В 22.30 прибыл Гсндерсон с посланием от Чемберлена. Гитлер прочитал послание и затем пустился в серьезные рассуждения о возможных путях консолидации англо-германской дружбы, а Риббентроп выяснял у Гендерсона, в какой степени Чемберлен будет готов повести страну к осуществлению такой политики. Гендерсон заверил его в этом. Гитлер спросил Гендерсона, «будет ли Англия готова принять альянс с Германией», и Гендерсон ответил, что, «собственно говоря», он не исключает такую возможность. Беседа закончилась незадолго до полуночи обещанием Гиглера дать ответ на послание в письменном виде на следующий день. Гендерсон ответил, что это не к спеху и он «вполне готов подождать». Но Гитлер многозначительно заметил, что «ждать нет времени». Гендерсон вернулся в посольство и рано утром 29 августа послал обстоятельное донесение о состоявшейся встрече.

Можно было подумать, что утром в тот понедельник главными вопросами обсуждения в министерстве иностранных дел и на Кэ д'Орсе [57]были мобилизация в Польше и Германии, завершение Францией широкого круга мероприятий предмобилизационного периода, наличие всего 48 часов до установленной даты вторжения в Польшу и заявление Гитлера Гендерсону о том, что нет времени ждать. Эти предупреждающие сигналы вряд ли могли быть более выразительными. И вместе с тем только один вопрос не нашел отражения в повестке дня 29 августа нй у английского, ни у французского правительств, ни у генеральных штабов этих стран: что они собирались предпринять теперь, когда конкретно нависла угроза нападения на Польшу? Что, в самом деле, собирались они сказать полякам? Ни правительства, ни их генеральные штабы ничего не ответили на это.