Диан Дюкре - Забытые

Ева встречается глазами с мужчиной, и что-то в его взгляде кажется ей знакомым. Плечи, торс, короткая и мощная шея… Сердце Евы начинает биться быстрее, земля под ногами уплывает, асфальт теряет прочность и превращается в зыбучий песок. В ушах у нее звенит. Она видит, как к вокзалу подъезжает поезд, видит, как лицо Луи склоняется над ней, видит его руку, которая треплет ее по щеке с нежной настойчивостью. Это он! Он ласково приводит Еву в чувство посреди всеобщей суеты, говорит ей о том, что два года назад в Люксембурге попал к немцам в плен, во время саботажа, который проходил при его участии. Ему удалось уехать оттуда на лагерном транспорте и вскоре присоединиться к Сопротивлению. Его жестоко пытали, на теле до сих пор остались следы. Луи очень похудел, но это он! Все эти годы он постоянно думал о Еве. Он написал ее соседке на авеню Домениль, и та сообщила ему, что Еву забрали на Зимний велодром.

– Но… твое письмо…

– Твоя любовь скоро освободит тебя. Нужно было читать первое слово каждой строчки: это код, которому меня научили маки. Я был уверен, что ты поймешь!

– Я решила, что ты узнал о ребенке и бросил меня. Я думала, что умру!

– О каком ребенке ты говоришь?

– О моем ребенке. Он в Мюнхене!

– Зачем же ты просишь меня его найти?

– Да не этого, а другого, который спрятан в медпункте!

– Ты, как я посмотрю, настоящая женщина-загадка – полна сюрпризов!

Луи понимает не все из того, что она ему говорит, но это уже не важно.

– Иди за ними, прошу тебя. Я найду ребенка.

– У него голубая косынка на запястье! – кричит Ева вслед Луи, бегущему по направлению к медпункту.

Он выбивает дверь: на ночь ее закрывают на ключ. Дерево с треском поддается, и этот звук будит маленького ангелочка, который, свернувшись калачиком, спит в углу. На вид ему года два, но он не боится монстра, приближающегося к нему, не кричит, не плачет. Луи быстро осматривает помещение и находит под корзиной джутовый мешок из-под картофеля, который постелили, чтобы защитить эту импровизированную колыбель от влаги.

– Не плачь, папа здесь, – говорит Луи ребенку, беря его на руки и осторожно укладывая в мешок.

Свет полицейских фонарей стремительно приближается. Луи бежит к карцеру, проходит мимо охранников, которые не двигаются с места. Давернь ждет его, подсвечивая фонариком то место, где перерезана решетка. Остальные уже сидят в двух грузовиках, оставленных у амбара на ферме в сотне метров от лагеря. Увидев, что Луи наконец приближается, водитель быстро заводит машину. Двигатель издает гулкий рев, из трубы вылетает дым, и через несколько мгновений они уже мчатся прочь от ада Гюрса.

Полицейские машины догнать их не могут – охранники прокололи в них шины. Среди заключенных Луи находит Еву. Он кладет к ее ногам драгоценный мешок, который нес на плече, и осторожно открывает его. Малыш не плачет, но он встревожен и не понимает, что происходит. Однако, когда Ева берет мальчика на руки, он начинает хныкать. Луи смотрит на возлюбленную: светает, и черты ее лица становятся все четче.

– Я тебя нашел, и мне больше нечего желать.

– Нет же: именно теперь у нас должно быть много желаний, любовь моя. Нужно стремиться к чему-то лучшему, надеяться на то, что однажды мир вырвет нас из хищных лап. Ночь не будет бесчеловечной. Мы больше не будем дрожать от страха.

Ласковый ветер развевает ее волосы. Сейчас она красивее, чем когда-либо. Луи улыбается Еве, сжимая ее и малыша в объятиях. Она прислоняется головой к его шее и, чувствуя его запах, наконец успокаивается. Ей больше не страшно.

На следующий день Грюмелю выдвинули обвинение и отдали под суд. Через несколько недель министр внутренних дел отдал приказ о закрытии лагеря Гюрс. Мох покрывает могилы тех, кто бросил вызов смерти, и там, где выступало «Голубое кабаре», теперь растет лес. Остров «нежелательных» скоро будет похоронен под пылью времен.

Еве Плятц, Париж, ул. Монсури, 12

2 апреля 1962 года

Моя дорогая мама,

только что по американскому времени мне исполнился двадцать один год: это случилось на самой высокой башне Нью-Йорка. Глядя оттуда, я мог бы увидеть Эйфелеву башню и нашу квартиру, но сегодня облачно, ничего не разглядишь! Наверное, ты сейчас спишь, а папа Луи готовится к рабочей манифестации в каком-нибудь кафе. Хорошо, что он не меняется. Здесь же все меняется очень быстро. Спасибо тебе за то, что все эти годы ты хранила письмо Лизы. Ты говорила мне, что она была очень красивой. Шестого августа 1942 года она, несомненно, унесла с собой часть меня, поэтому я чувствую, что мне чего-то не хватает, и так будет всегда. Но моя настоящая мать не умерла, она стала еще красивее, потому что вот уже двадцать один год она каждый день со мной. Твое лицо – первое, что я запомнил: светлые волосы, золотистым дождем спадающие на плечи. Не беспокойся из-за седины, папа Луи говорит, что платиновые пряди делают тебя еще более элегантной, и он, безусловно, прав. Моя дорогая мама… В тот день, когда Луи спрятал меня в мешке из-под картофеля, чтобы меня не забрали фашисты, ты окончательно стала мне мамой. Да, меня вынашивала не ты, но ты ведь сама не раз говорила, что для того, чтобы подарить ребенку жизнь, его недостаточно просто родить. С первых дней я помню твой голос. Знаю, тебе кажется, что это несправедливо по отношению к Лизе, знаю, что вот уже двадцать лет ты оплакиваешь свою подругу… Я хотел бы познакомиться с моим отцом Эрнесто. Кто еще решился бы остановить конвой, увозящий его возлюбленную, чтобы ехать вместе с ней? Когда я был маленьким, многие сочувствовали мне из-за того, что я потерял родителей. Но у меня есть четыре примера обожания, верности и любви. Я не хотел бы другой матери – мне нужна только ты. Я никогда не чувствовал себя одиноким, каждый свой шаг я делал вместе с тобой, и когда я, случалось, падал, то всегда вспоминал, как ты целуешь мою коленку, успокаивая: «И это тоже пройдет». Моя любимая мама, никто на свете не заслуживает этого имени больше, чем ты. Несмотря на то, что это мой день рождения, я подготовил для тебя сюрприз. Меня приняли на работу! Отныне я репортер New York Times . Поэтому прошу тебя, не спорь со мной больше! Мне кажется, что я отсюда слышу, как папа Луи смеется, а тетя Сюзанна ворчит. У меня будет не страничка с кроссвордами, а целая рубрика свежих новостей из Европы – самое подходящее занятие для человека с еврейско-испанской кровью и немецко-французским сердцем! Мир может спать спокойно, мамочка, пока спокойна моя душа. Шлю тебе нежные воздушные поцелуи: завтра я отправлю их с вершины Empire State Building и буду дуть очень сильно, чтобы они долетели до Парижа.