Диан Дюкре - Забытые

– Ребенок не выжил. Он был слишком слаб, я не смогла ему помочь. Поэтому я не посчитала нужным его регистрировать.

Эльсбет протягивает коменданту Грюмелю тридцатисантиметровый сверток, закутанный в кровавые простыни.

– Проверьте сами, если у вас хватит на это смелости.

Но комендант с отвращением отворачивается и делает пару шагов назад.

– Охрана позаботится об этой формальности.

– Бедная роженица находится сейчас в ужасном состоянии. К тому же ее бросил отец ребенка, и я прошу у вас разрешения покончить со всем этим как можно скорее, – настаивает Эльсбет, чей открытый взгляд мог бы убедить кого угодно.

– Хорошо, похороните ребенка, а матери назначьте дополнительное питание, – приказывает Грюмель, выходя из медпункта.

Как только Эрнесто перелез через лагерную решетку, Эльсбет сразу же подумала о судьбе его сына. Отныне все евреи, находящиеся на французской территории, включая новорожденных, должны быть зарегистрированы и поставлены на учет. «Если придут немцы, они захотят воспитать малышей по-своему и навсегда отнимут их у матерей». Нужно было немедленно принять решение: признать этого ребенка и, возможно, потерять его навсегда или же отрицать его существование, сделать из него человека без родины и таким образом спасти. Пока Грюмель с охраной прочесывали окрестности лагеря в поисках сбежавшего Эрнесто, Эльсбет схватила испачканное после родов белье, свернула, придав ему продолговатую форму, и обмотала одеялом. Она перевязала все это бечевкой, чтобы похоронить его, а ребенка тем временем передали через окно еврейке из Мангейма, у которой уже было четверо маленьких детей.

Так, для французских властей ребенок Лизы был мертворожденным. Даже лучших людей лишения часто делают доносчиками, но судьба этого малыша должна была стать самой важной тайной в лагере. Ева, Лиза и Эльсбет заключили договор: ребенок останется в медпункте, вместе с десятью слабенькими малышами. Каждый день кто-нибудь будет гулять с ним на свежем воздухе вместе с другими детьми. Эльсбет оставила в медпункте и Лизу, утверждая, что ей необходимо еще как минимум две недели на то, чтобы поправиться. Затем она сделает так, чтобы Лиза могла видеться с сыном во время представлений. Это жертва, на которую необходимо было пойти. В первое время, когда заключенные спрашивали Лизу о ее состоянии после смерти ребенка, она, не решаясь лгать из боязни навлечь на малыша несчастье, отвечала:

– Я доверила сына ангелу, тот его оберегает.

Так прошел год, отмеченный еженедельными представлениями в кабаре, которые стали неотъемлемой частью жизни лагеря.

В долине снова весна: на вершинах гор растаял снег. С наступлением тепла тайна о ребенке Лизы начала потихоньку разноситься по лагерю. Он совсем еще маленький, не весит и восьми килограммов, но его волевой смышленый взгляд не может не вселять в женщин гордость. Он научился вести себя так, чтобы оставаться незаметным, и быстро понял, что от того, будет он плакать или нет, зависит его жизнь. Но, по правде говоря, всеобщее внимание уже немного ему наскучило. Женщины, у которых никогда не было детей, выстраиваются в очередь перед медпунктом мадемуазель Кассер. Каждый час, днем и ночью, незнакомки подходят к малышу, обнимают его, берут на руки, спрашивают у подруг: «Как мы выглядим вместе?» Дитя лагеря обнажает десны, улыбаясь каждому новому лицу. Эльсбет, которая поначалу относилась к такой популярности с опаской, вскоре понимает, что уже ничего нельзя сделать: вместо предательниц и доносчиц она видит перед собой союзниц.

– Мы не можем отпраздновать его день рождения, не вызвав серьезных подозрений… Риск слишком велик.

Эльсбет категорична. Подруги понимают, что она права, но на сердце у них тяжело: им так хочется выразить свою любовь мальчику в день его рождения.