Диан Дюкре - Забытые

– Куда их везут? Скажите, пожалуйста! – обращается Ева к одному из них, с уже поседевшими волосами, которому, как видно, тяжело совладать с эмоциями.

– В Дранси [91], это возле Парижа. Но они там не останутся.

– Куда же их повезут дальше?

– В Польшу. В лагерь Аушвиц.

Ева смотрит на лица проходящих мимо сотен людей, каждое из них рассказывает свою историю о прошлом. Внезапно она видит перед собой лишь детей, идущих к большим грузовикам с огромными чемоданами. Наконец Лиза выходит из барака и, с улыбкой направляясь к грузовику, в последний раз поет для Евы колыбельную.

– Записывайте! Записывайте же, вы, педик! И передайте в префектуру! Этой ночью, 25 сентября 1943 года, между тремя и тремя тридцатью утра, трое мужчин в масках проникли в арсенал, расположенный в одном из бараков административного квартала, и, угрожая охраннику револьвером, заставили сохранять молчание. Вот список того, что было украдено: 255 карабинов (из 290), 271 штык, 368 автоматических пистолетов, 2 ручных пулемета модели 1924 года с 10 магазинами, одной из двух опор и 2000 патронов для пулемета, 17 000 патронов для карабинов, 8 190 патронов для автоматических пистолетов, 230 ремней для оружия, 70 поясов, 4 пары новых брюк для охранников, плащ с капюшоном и 12 одеял. Другие, тоже в масках, стояли в коридоре вышеупомянутого барака, в то время как другая группа следила за караульным помещением, где находились бригадир и десять охранников. Напавшие, коих насчитывается около тридцати человек, – мужчины от двадцати до сорока лет. Вышеупомянутая группа погрузила оружие и другие предметы в грузовик, ожидающий их на дороге в Молеон-Лишар. Ограда из колючей проволоки была обрезана, длина повреждений – шесть метров. Затем грузовик направился к блокам для заключенных. Мы потеряли контроль над лагерем и ждем указаний высшего командования. Комендант Раймон Грюмель.

Ева первой открыла глаза – ее разбудили мужские голоса, говорившие с сильным беарнским акцентом. Держа в руках масляные лампы, мужчины шлепали по грязи возле бараков. Ева оглядывается по сторонам: остались всего четыре «нежелательные». Конвои с заключенными отправлялись в Дранси один за одним летом 1942 года. При свете луны ей удается рассмотреть около десяти мужчин: они оббегают блок, чтобы разбудить женщин. К Еве подходит парень с тоненькими усиками. На вид ему можно дать лет восемнадцать. Еву бросает в дрожь.

– Nicht nazi, franzosiche [92]Сопротивление! Нужно идти, быстрее, быстрее!

Другой мужчина хватает Еву за руку.

– У нас есть сообщники среди охраны, но скоро здесь будет полиция. Следует торопиться!

У нее есть время лишь на то, чтобы в последний раз окинуть взглядом барак: она смотрит на тюфяки Лизы, Сильты, Бьянки, на бечевки, к которым они привязывали еду, на старенькую лампочку, раскачивающуюся под потолком. Ее подруг здесь больше нет, но от одной мысли о том, что придется покинуть место, к которому она так привыкла, у Евы начинает кружиться голова. Свобода, которая теперь так близко, пугает ее. Блок стал ее маленьким миром, она привыкла к его зловонию и шорохам, а шум снаружи будет для нее чужим. Но мужчину не волнуют переживания Евы; он ускоряет шаги. На центральной дороге Ева видит около восьмидесяти мужчин; они принадлежат к Четвертому сектору провинции Суль. Операцией командуют маки из Молеона и Наваранкса. Внезапно слышится оглушающий вой сирены; по обеим сторонам центральной дороги зажигаются фары: приехала полиция. Какой-то человек в шляпе ведет женщин, давая им указания.

– За карцерами мы перерéзали решетку: там и выйдем.

Этот голос кажется Еве знакомым. Слух никогда еще ее не подводил. Она приближается к мужчине в шляпе и узнает Даверня.

– Заключенная, я приказываю вам следовать за этими мужчинами, не оборачиваясь.

– Медпункт… Там мой ребенок.

Полицейские осматривают лагерь; тени уже бегут к карцерам.

– У нас больше нет времени: бегите, сейчас же!

Повинуясь приказу мужчины, рисковавшего жизнью ради того, чтобы ее спасти, Ева присоединяется к потоку заключенных. Без единого выстрела за тридцать минут маки удалось собрать двести человек. Ева проходит мимо одного из освободителей, обрезающего телефонные провода, и хватает его за руку.

– Мой ребенок… Он в медпункте… Умоляю вас: он – все, что у меня осталось!