Лев Александров - Две жизни

10 ноября 1944

Моя родная! Впервые я имею возможность наблюдать длительное время в более или менее мирной обстановке своих коллег: я лежу в офицерской палате, где около 30 коек. Наблюдения на передовой не идут в счет: там люди заняты делом, и близость смерти накладывает некоторый отпечаток на взаимоотношения. Особенно интересно смотреть на пьяных. Совсем пьяных. У пьяного человека всегда утрированы основные черты характера. Сам я пью, почти не пьянея, и поэтому имею счастье изучать характеры. Очень неутешительное занятие. Какой скучной, пустой жизнью живут они! У большинства имеются две-три мысли, взятые из личного опыта или вбитые извне. При любых разговорах на общие темы вставляются эти мысли. Пример такой идеи: "В отдельной части служить легче, чем в обычной". И все. Они страшно любят спорить. Спорят по любому поводу, спорят бестолково, глупо, не слушая противника и, очевидно, не понимая, что хотят доказать. Я знаю, почему они любят спорить: чаще всего в споре слышишь самовосхваления — "Я такой человек…", "Тебе жить до седых волос, чтобы увидеть, что я видел" и т. п. Они страшно обидчивы, причем обижаются не на то, на что обиделся бы я, а на отдельные слова, на которые принято обижаться. У нас дня не проходит без драки. Драки глупые и жалкие, потому что они же раненые. Все это тем более удивительно, что если поговорить с каждым отдельно, то после многих трудов почти всегда откапываешь индивидуальность, то интересное и «свое» лицо, которое есть у каждого человека. Но это настоящее «я» спрятано так глубоко, что они сами не знают о его существовании. А если знают — стыдятся, как стыдятся вообще всех искренних человеческих чувств. Мне хотелось бы подробно рассказать о некоторых, но это как-нибудь потом. Я и так надоел тебе своей болтовней. Ничего не поделаешь — скучно. Целую. Б.

11 ноября 1944.

Моя родная!

Сегодня была перевязка. С ногой все в порядке. Часть раны уже совсем закрылась, так что дней через 15 и выписываться можно. А я все занимаюсь наблюдениями. Как они легко раздражаются, и какое у них болезненное самолюбие. Они все знают и обо всем судят. Как стараются показать свое превосходство, и как в то же время что-то общее, стадное закрывает их настоящую индивидуальность. Внешне они очень похожи. Интересы одни, вернее, их отсутствие. А на самом деле бесконечно разнообразны, но они сами об этом не догадываются. Как интересно сбрасывать с человека внешнюю корку грязи и открывать за этим его собственное «я». Это очень легко. Надо только уметь слушать. Сперва можно только делать вид, что слушаешь: он сам сбрасывает грязь и незаметно добирается до настоящего. Оно не всегда интересно, это настоящее, но иногда очень. Ты не думай, что я отношусь к ним свысока. Я прекрасно понимаю, что драки, грубость, пьянство, разврат, ссоры — результат безделья, скуки, пустоты жизни. Я сам могу быть таким же, но не люблю. Хотя и бываю. "С волками жить…". Но это плохая пословица. Надо быть человеком. Ты не думай, что я всегда "такой умный". Нет, обычно я просто живу, смотрю. Прости, если надоел. Целую. А людей очень много хороших и интересных. Б.

12 ноября 1944.

Моя родная! Уже середина ноября, в Москве, наверное, холода, а здесь тепло. Дожди, пасмурно, но тепло. Вчера читал один из номеров журнала «Знамя». Он весь наполнен военными повестями, очерками, рассказами. Очерки еще можно читать, особенно если они описывают операции в "мировом масштабе", с высоты штаба Армии или Фронта. А художественные произведения я не мог читать без раздражения. Вот, например, повесть Либединского «Гвардейцы». Человек пишет все время непосредственно о боях, о переднем крае, где, очевидно, ни разу не был. Раздражает все: и неверное употребление военных терминов, например, танковый «дивизион», вместо «батальон». И невероятные эпизоды. И общая, абсолютно неверная картина боя, где все, от командира до солдата, ясно представляют себе обстановку на большом участке, где все совершается по плану, где связь безукоризненна, и все согласовано до мельчайших деталей. Раздражают и вызывают смех такие эпизоды: в роте чрезвычайное происшествие — боец в атаке потерял штык от винтовки. Его судят чуть не трибуналом. Автор не знает, что на поле боя этот боец мог подобрать десяток целых винтовок, а не только штык. Зачем люди пишут о том, чего не знают? Не видел войны — не пиши о ней. Нельзя писать художественные произведения о войне во время войны. Нога у меня постепенно заживает. Хожу свободно, но не очень долго. Рана еще не закрылась. Целую. Б.