Лев Александров - Две жизни

Вчера смотрел новую американскую кинокомедию "Магараджа в Голливуде". Мало содержания и много смеха. Песенки хороши. Теперь я на несколько дней спасен от скуки. Достал толстый том статей и очерков К.Тимирязева. Здесь очерки о Пастере, "Наука и этика" и др. Несмотря на некоторую механистичность, он мне нравится. Он слишком эмпирик, чтобы я полностью с ним был согласен, но большинство мыслей верны и глубоки. Правда, обычно эти мысли не его, а цитированы. Очень верна мысль о том, что нет так называемой "прикладной науки". Есть лишь частные выводы настоящей науки, которая и должна быть единственной целью, а "остальное приложится". Когда ученые начинают заниматься только прикладной наукой, они не достигают своей цели, т. к. надо иметь что прикладывать. Также мне нравится его отвращение к философии. Действительно, — это уже я говорю, — что такое философские проблемы? Это или вопросы об общих причинах, на которые наука еще не может ответить, или вопросы о цели, вообще не имеющие смысла. Таким образом, наука, научившись отвечать на «общие» вопросы, заменяет философию, которая на эти вопросы ответить не может. Право на самостоятельное существование имеет лишь философия типа Ницше, выражающая субъективное отношение к действительности. Философ "выдумывает свое я" и не мешает другим выдумывать по-своему. Эти статьи производят на меня большее впечатление, чем "Диалектика природы", уже потому, что они не догматические. Умиляют и раздражают его наивные рассуждения о моральном прогрессе, о "демократизации науки", о науке, "призванной облагородить человеческие инстинкты" и т. д. У Тимирязева плохая манера писать о деятельности ученого, как о безмятежности, покое, бесстрастности… Правда, он больше популяризатор, чем ученый. Я не могу судить об этом, но мне кажется, что работа ученого — сплошная авантюра. И когда читаешь такие книги, грустно становится: уже 23 года, а еще ничего не знаю, не умею. Напрасно думают, что при современном развитии науки можно быть лишь узким специалистом. Наоборот, современное состояние науки требует универсалов. Надо знать очень многое, потому что, к сожалению, нельзя знать все. А три года уже вычеркнуто. Вот и все, что мне хотелось написать сегодня. Целую. Б.

3 ноября 1944

Я продолжаю читать сборник Тимирязева. Прочел совершенно изумительную статью Гексли "Эволюция и этика". Впервые вижу, чтобы можно было так писать об этике: просто, глубоко, верно. Как мелочны кажутся рассуждения в "Диалектике природы" о том же Гексли. Там приклеивают ярлыки, делают из простых вещей "мировые законы". Я вижу теперь, что там мало оригинального, и к тому же все плохо сформулировано. Вообще говоря, мне грешно жаловаться: я веду жизнь обеспеченного и незанятого молодого человека в буржуазном обществе. День проходит примерно так. Просыпаюсь, когда проснусь (часов в 8). Затем до завтрака и после завтрака до обхода врача (11–00) читаю. Если врач назначает на перевязку, иду на перевязку, если нет, сразу одеваюсь и ухожу в город, где провожу время часов до четырех в одном из кафе, которых здесь, хотя городишко крохотный, множество. В кафе играю в шахматы с румынами, болтаю, пью кофе. А так как платит за все проигравший, а румыны играют плохо, то они и платят. Очень удивляет одна черта. Спекуляция здесь развита поразительно: в самом шикарном магазине торгуются и с не знающего цен запрашивают вдесятеро. За деньги можно получить от них все, что хочешь. Но в кафе или в ресторане, где не платят кельнеру, а просто оставляют деньги на столе, никогда не обманывают. Принято за каждую партию в шахматы платить особо. Никто не следит, сколько партий сыграли, но деньги оставляют честно. Потом иду домой обедать, если кто-нибудь из приятелей не затащит в ресторан. Вечером или читаю, или в кино, или просто ничего не делаю. Но от длительной такой жизни можно сойти с ума от тоски. Приятелей у меня множество. Почему-то я заслуживаю доверие и дружбу людей темного прошлого — воров, бандитов. А их много среди раненых. Они рассказывают мне свои жизни, а это интересно. По-моему они принимают меня за своего, потому что я их не боюсь, держусь спокойно, как только начал вставать с койки, отлупил одного сукиного сына, который начал ко мне приставать. Это один из тех неприятных людей, которые кричат, что они нервны, они три года воюют (как будто остальные не воюют), трясутся (искусственно), думают, что им все позволено, и по любому поводу пускают в ход кулаки и ножи. Так проходит моя жизнь здесь. Целую. Б.