Марк Гроссман - Засада

Через неделю Ольга вынудила меня отправить заявление в ее институт и сама взялась подготовить абитуриента к вступительным экзаменам. Я поступал так, как она велела, из чего нетрудно сделать вывод, что перед вами безвольное существо, мой дорогой Саркабама.

На меня стоило посмотреть в те дни, Кузьма Дмитриевич. Днем я сочинял протоколы о пьянстве, водил карманников на допросы, а вечерами пытался усвоить криминалистику и грамматику, тригонометрию и судебную психиатрию.

Двадцать часов труда и четыре — мертвого сна. Такое мотовство может позволить себе только молодость. Двадцать и четыре, без всяких вариаций. Дайте-ка сюда вашу руку, Вождь Великого Племени... Так, очень хорошо... Ваш папиллярный след принадлежит к группе завитковых узоров с тремя — очень редкий случай — дельтами, а направление ваших бровей косонаружное, а... Но, может, довольно криминалистики?

— Довольно, довольно... Продолжай, Саня, повесть о Ромео и Джульетте.

— У нашей повести, надеюсь, будет лучший конец.

— Да, прости меня, конечно... Итак, что же было потом?

— Потом? То же, что и у моего поколения. Наступил день, когда герою повести выдали диплом. Он был в прекрасном расположении духа: в юности настроение человека, кажется, обратно пропорционально его упитанности. По ночам мне снился шалаш в горах, ящерка у его входа, которую я расколдую, и она станет моей женой.

Однако военкомату не было дела до снов. Он всунул жениха в теплушку и послал его на берег океана изучать оружие и строевой шаг. Потом гремела война на Карельском перешейке, и младший комвзвода Смолин, было тогда такое звание, отправился на фронт. Впрочем, война кончилась раньше, чем ваш ученик, Кузьма Дмитриевич, добрался до Ленинграда. И снова был мир, и были марши, азимуты, ночные стрельбы.

И наконец на Южный Урал полетела телеграмма с восклицательными знаками. Жених возвращался восвояси.

Я взял билет на 23 июня 1941 года, а двадцать второго, в воскресение, началась Великая война.

— Понимаю тебя, Саня.

— Что сказать о ее первых днях? Я отступал с армией в пыли, пожарищах и крови. Эвакуировал Ригу, сдавал Псков, бежал под бомбами по новгородскому мосту через Волхов и, наконец, лег в старорусских болотах, чтобы задержать немцев или умереть с честью.

Войска Северо-Запада остановили врага на Ловати и стали выматывать из него жилы. Ему навек запомнятся огонь, злоба и ярость этих дней.

Ничего не хочу скрывать. Я многое повидал за те, первые, дни, и у меня сильно болело сердце. Я не понимал отступления, не был готов к нему, и все, кто были рядом, тоже не понимали, что происходит.

Но жизнь учит людей, если они не круглые дураки. Мы увидели немецкую лавину и достаточно быстро разобрались: страшная сила. Но надо ломать врага и сломать его, если даже для этого придется вылезти из собственной шкуры.

А как сломать? Мужество, честность, терпение, трудолюбие? Да, конечно. Но только этого — мало. Необходим всеобщий героизм, самоотверженность всех, чтобы сокрушить хребет бешеной фашистской гиене. И наша армия уже знает это.

Смолин помолчал.

— Кто ведает, суждено ли мне вернуться с войны. Но Россия, Советская Россия уцелеет. В это я твердо верю.

— Да, Саша. Что бы ни случилось.

Старик раскурил погасшую папиросу.

— Наверное, еще будут неудачи, У немцев опыт. У них весь военный и экономический потенциал Западной Европы. Европы, которую они подмяли под себя. И наглость войск, которые пока только побеждали.

Но у нас есть то, чего нет и не может быть у них. Знамя Ленина, великая и целиком сражающаяся партия. Единство народа. И немцы не выдержат наших ударов. Вот ты увидишь.

Он снова чиркнул спичкой.

— Ты заметил на эшелоне лозунг — «С Новым победным годом!» Это не попытка прогноза, это — желание, Саша. Война будет долгая, это уже ясно, и погибнут не сто, не тысяча и, может, не миллион человек. И прежде всего — коммунисты, они не умеют за чужой спиной воевать. Но Родину мы спасем, и Советскую власть — тоже.

Отпили по глотку вина, помолчали.

— За что ордена́-то? — внезапно спросил старик, бросив взгляд на грудь Смолина. — «Красные Знамена» за что и две «За отвагу» — за что?

Старшина пожал плечами.

— Мне удалось совладеть с собой, Кузьма Дмитриевич. За это.

— Как? — не понял старик, но тут же согласно качнул головой. — Понимаю тебя.

— Мы шли на восток, и выла над нами сатаной авиация немцев, и горели хлеба, и дети умирали на глазах матерей, и слезы разъедали лица солдат... И все-таки... Есть тут, на Северо-Западе, небольшой городок Сольцы, и я запомню его, ибо именно там полки нашей армии обернулись к противнику, и от танковых и моторизованных дивизий врага полетели клочья. Да, да, хваленые, самодовольные, прущие без оглядки вперед немцы бросились наутек. Это был один из первых красных контрударов на Великой войне.