Марк Гроссман - Засада

Сырые шинели не просыхают на солдатах, и один этот запах, кислый дух прелого сукна, способен свести с ума, вызвать перебои сердца.

Смолин внимательно осматривает бойцов, вздыхает, негромко приказывает:

— Выходи строиться!

Все с удивлением смотрят на взводного: «Какой еще строй в такую погоду?!»

Солдаты спускаются с нар и хлюпают к выходу.

Дождь хлещет по лицам, по черным от влаги плащ-палаткам, по облинявшим кирзовым сапогам.

— Что такое? Куда идем? — шепотом справляется Мгеладзе у Горкина.

— Ничего особенного, — отвечает отделенный. — Учиться идем. Чем лучше воевать будем, тем скорей война кончится.

Андрей разводит короткие руки и пожимает плечами, всем своим видом показывая, что ему, как и всем, несладко под этим проливным дождем.

— Надо — так надо, Шота, чтоб черти на том свете с Гитлера не слезали!

Из чащи на просеку выскочил заяц, заковылял по белотропу, — и вдруг замер, будто его к пеньку гвоздями приколотили.

Посреди просеки, тускло мерцая, тянулись рельсы. Заяц поднял одно ухо, другое, напряг тощее тело. В следующее мгновение он, точно его подбросила пружина, взлетел в воздух, перевернулся и, едва прикасаясь к сухому, почти бестелесному снегу, заработал длинными ногами.

На вырубку, тяжело отдуваясь, выехал паровоз, затащил под деревья состав и угомонился.

Народ как мог и чем мог, поддерживал свою армию. За эшелонами с оружием и боеприпасами шли поезда с подарками: домотканые варежки и табак, портянки из сукна и фланели, вышитые кисеты, сухие колбасы, вино. Ехали отцы и матери, спешило на передовую все Отечество, чтобы с болью, радостью и надеждой прижать к груди детей своих.

Сюда, на Северо-Запад, с поистине боевой скоростью прибыли одна за другой делегации Среднего, Южного и Западного Урала.

Теперь же, на запасную ветку под Валдаем, примчался второй эшелон челябинцев. На головном вагоне пламенел лозунг: «С Новым, победным годом!»

Из классного вагона на снег спрыгивали делегаты. Один из них волок в обнимку огромного Деда-Мороза, могучего и краснощекого, как иной миасский гранит.

Навстречу уральцам спешили работники Политуправления фронта.

Вскоре все вернулись в вагон.

В тесном салоне к члену Военного Совета Богаткину подсел стройный сухощавый старик, спросил корпусного комиссара:

— Земляков моих на фронте много, Владимир Николаевич?

— Хватает.

— Сумеем быстро повидать их?

— Попробуем устроить.

Вагон подключили к телефонной линии фронта, и член Военного Совета приказал связать его с дивизией Миссана.

— Гостей примешь? — спросил он. — Ну, смотри, чтоб не сердились на вас гости-то.

Через час за делегатами примчались «виллисы» из Валдая.

— Дорожки тут! — покачивал головой старик, сотрясаясь на ухабах и гатях, перемолотых гусеницами, колесами, волокушами.

В полдень машина въехала в лес и остановилась возле блиндажа, занесенного снегом. Это оказался наблюдательный пункт комдива.

Где-то рядом ухали пушки, натужно ревели моторы.

Прямо из машины старик попал в объятия дивизионного начальства, выпил с ним по одной, «самой маленькой» и тут же попросил свести его с земляками.

— Тогда поехали прямо в полк, — сказал Миссан. — Ждут.

Через четверть часа они вошли в достаточно просторный блиндаж полкового штаба. Здесь все уже были предупреждены, и комполка кивнул адъютанту.

Он вышел и тотчас вернулся с группой бойцов.

Невысокий русоволосый старшина вскинул ладонь к шапке.

— Командир взвода разведки Смолин.

Услышав фамилию, гость прищурил глаза, всматриваясь в старшину, и побледнел. Тихо подошел к фронтовику и сказал почти неслышно:

— Партийный работник Кузьма Морозов.

Они стояли друг против друга, боясь ошибиться и потерять свою нечаянную радость. И только поняв, что ошибки нет, обнялись, и землянка наполнилась их восклицаниями и звуками неловких мужских поцелуев.

Уральцы еле-еле успели условиться о встрече вечером, и гостя потащили на митинг, затем на передовую. Он легким быстрым шагом обходил землянки, спускался в окопы стрелков и даже полчаса пролежал в укрытии снайпера Санжеева, знаменитого на весь фронт.

— Ударить бы разок из твоей оптики... — шепнул он буряту. — Руки чешутся.

— Не положено, — отказал снайпер.

— Гм, «не положено»! — усмехнулся старик. — Мне это полагалось еще тогда, когда ты на палке верхом ездил.

И весело подмигнул солдату.