Потом в Минске участники этой конференции рассказывали, что, когда председательствующий предоставил слово от Белоруссии Ариадне Ивановне Казей и коротко сказал о ее личной судьбе, все делегаты стоя приветствовали эту женщину и, из особого уважения, стоя выслушали ее речь.
Да, такой человек, как Ариадна Ивановна, имеет полное право говорить от имени своего народа и от его имени требовать предотвращения новой войны, новых человеческих жертв и страданий.
Я не знаю другого человека, который бы нес на себе такую нагрузку, как Ариадна Ивановна. Кроме преподавания предмета, музея, внеклассной работы всей школы, партийной работы (она секретарь школьной парторганизации, член райкома и Минского обкома партии, а на республиканском съезде партии, делегатом которого она была, ее избрали членом Центральной ревизионной комиссии Коммунистической партии Белоруссии), почти нет дня, чтобы она не выступала перед школьниками Минска, перед рабочей и учащейся молодежью институтов и техникумов, перед всеми, кто ее просит об этом. А просят ее многие.
Каждое выступление Ариадны Ивановны стоит ей немалой затраты нервной энергии — ведь она каждый раз заново переживает трагедию своей семьи.
Только подумайте: надо каждый день подготовиться к урокам, проверить тетради, выступить в другом конце города, а то и за городом, принять участие в очередном совещании в райкоме. И десятки других дел.
А еще свой дом, семья, заботы. Она хозяйка, на плечах которой и стирка, и готовка обеда… И время от времени открываются старые раны… Но все, кто рядом с ней, так привыкли, что Ариадна Ивановна Казей со всем справляется, все «вытянет», всем поможет в беде, что, может быть, подчас и забывают, как же трудно ей все это достается.
Она не терпит в отношении к себе никаких скидок…
В декабре 1970 года Ариадна Ивановна получила письмо, очень ее взволновавшее. Письмо пришло из Челябинска, написала его бывшая учительница станьковской школы В. В. Уржумцева. Она сообщала Аде о том, что встретила в Челябинске Бориса Митрофановича Цыкункова.
Ариадна Ивановна тут же отправила в Челябинск письмо, с нетерпением ждала ответа. И вот наконец он пришел.
Здравствуйте, уважаемая бывшая маленькая партизанка Ариадна Ивановна.
Спасибо за письмо, спешу ответить, как смогу, на Ваши вопросы.
Начну почти по анкете.
Я был начальником штаба 2-го батальона 59-го стрелкового полка 81-й стрелковой дивизии, и наш полк стоял в Станькове до 7 мая 1941 года. В этот день полк был поднят по тревоге и двинулся в Гродно, где нас и застала Отечественная война.
Мы вели беспрерывные бои с превосходящими силами и техникой врага. С каждым днем наши силы все больше редели: на третий день я уже командовал батальоном, а на 6-й день — полком.
5 июля 1941 года наш полк вышел к деревне Старое Село, западнее Минска. Здесь к нам присоединились разрозненные группы бойцов, оказавшихся в окружении.
Я взял с собой 62 человека и попытался прорваться, но, потеряв 11 человек убитыми, вынужден был отойти в станьковский лес и там остановиться. Из 51 оставшихся бойцов и командиров только трое были здоровы. Я тоже был ранен в этом бою. У всех гноились раны, перевязочных средств и медикаментов не было. Положение становилось просто угрожающим: над каждым раненым кружились рои мух, все нижнее белье было разорвано на бинты, мы уже изголодались: никаких продуктов питания и надежд на их получение!
Посоветовавшись с комсоставом, я решил раскрепить бойцов и командиров по деревням. Необходимо было и подлечить раны, и накормить, и вымыть, и одеть дошедших до крайней степени истощения людей.
Итак, все бойцы и командиры были распределены по деревням, а Дозмарев, [1] От автора. Хочу отметить, что и во всех последующих письмах Б. М. Цыкунков везде пишет не Домарев, как его запомнила Ариадна Ивановна и все, кто знал его в Станькове, а Дозмарев. В ответ на мое письмо по этому поводу Б. М. Цыкунков ответил следующее: «Мне пришлось служить вместе с политруком тов. Дозмаревым И. А. с осени 1936 года и до станьковских событий, поэтому я утверждаю, что его настоящая фамилия именно Дозмарев Конечно, я допускаю, что в Станькове товарищи по подпольной rpvппе могли называть его без этой буквы „з“ — на слух она могла выпасть. Но Комалова в Станькове тоже звали Коля, а настоящее его имя — Гетта. Он, кажется, откуда-то родом из Средней Азии…»
Тактасинов и я остались за нашим бывшим стрельбищем, недалеко от лесничего Лукашевича и в трех километрах от лесничей Ефросиньи Вернадской. Там мы вырыли две землянки. Вскоре из Станькова пришел наш молодой командир Комалов и рассказал о Вашей матери, Анне Александровне Казей. О том, какую помощь она оказывала с первых дней войны раненым советским бойцам и командирам.
Читать дальше