Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Хорошо помню, как гитлеровцы ехали к лесу с пушками, шли подразделения пехоты. Целый день гремела стрельба где-то на кладках или в горелом лесу.

Я была почему-то дома — видимо, дали выходной.

Мы с Маратом видели, как санитарная машина много раз проезжала к лесу и обратно мимо нашего дома.

Через день я шла на торф и заметила в парке, у самого замка, целое новое кладбище с березовыми крестами и немецкими касками на них.

После этого боя партизаны ушли из станьковского леса, вместе с ними исчезли мои друзья Дядиченко и Привалов.

У каждого человека наступает время, когда он должен принимать самостоятельные решения. Видно, наступила такая пора и у меня.

В один из последних дней августа я больше не пошла на болото. Меня охватило такое безразличие и равнодушие, что я даже не вполне отдавала себе отчет: что же дальше?

Пока сходила к дяде Саше в Ляховичи, жила там дня два. А потом просто уходила на целый день в лес, в поле, на кладбище. Я хорошо знала, что меня теперь начнут разыскивать и, если поймают, Германии мне не миновать.

Но кто первым сумел меня подкараулить — так это баба Мариля. И посыпались на мою голову упреки, ругань.

И опять попреки мамой.

— Сама гибели ищешь, как мать! От счастья своего бежишь, такого тебе жениха нашла, а ты морду воротишь.

Я ответила, что замуж не пойду и в Германию тоже не поеду. Лучше умру, а этому не бывать.

Она смотрела на меня злобно и беспомощно.

— Вся в мать, окаянная, вся в мать, — приговаривала она со слезами.

Что уж делалось в ее сложной душе — судить не берусь, но она вдруг предложила мне уехать в Минск к Лене, моей двоюродной сестре по отцу. И я тут же не раздумывая согласилась. Пока это все-таки был лучший выход. Условились, что Марата баба возьмет к себе.

На следующий день с восходом солнца я встала, попрощалась с Маратом и ушла пешком в Минск.

Лена встретила меня радушно, приласкала и так напомнила маму, что я тут же разревелась.

Недели две я прожила, ни о чем не думая, помогала, чем могла, Лене по дому, но вскоре поняла, что нужно самой что-то зарабатывать. В семье двое детей, муж Лены прячется от полиции, есть нечего — голод. За короткое время я повидала в Минске и облавы, и развалины, и бесконечно марширующих гитлеровцев, наслышалась о расстрелах, концлагерях в самом городе и его окрестностях. И об угонах в Германию, и о преследовании евреев — от мала до велика. (У нас в Станькове была одна-единственная еврейка — моя учительница Александра Ильинична. Она тоже пряталась до тех пор, пока ее не выдал Опорож. Только позднее я узнала, что Александру Ильиничну расстреляли полицаи.)

В это время с Украины в Станьково добралась моя сестра Лёля, уже успевшая потерять и ребенка и мужа. Шел ей тогда всего двадцатый год. Бабка Мариля и ее быстро «откомандировала» в Минск.

Я сразу приободрилась: вместе с Лелей мы устроились в столовую какого-то железнодорожного учреждения, где работали только немцы.

Очень скоро я научилась здесь воровать хлеб, крупу, даже понемногу мясо и гордилась, что приношу этим облегчение семье Лены.

Лёля только посмеивалась надо мной: она считала, что таких смельчаков, которые активно работают в антифашистском подполье, в то время вообще не могло существовать. Есть где-то фронт. И там идет война. А здесь расправа, ужас, позор, голод и все другие прелести оккупации. На Украине она навидалась такого, что удивить ее, казалось, было нельзя.

Сама я тоже отчаялась встретить нужных мне людей, и постепенно у меня уже созревал план вернуться в Станьково и во что бы то ни стало разыскать партизан. Теперь я уже удивлялась своей прежней медлительности и недогадливости: ведь партизаны не могли вот так без следа исчезнуть. Возможно, они были совсем недалеко от Станькова, только в другом месте. И там мои ребята — Дядиченко, Привалов…

О том, что в нашем родном городе действуют партизаны, мы узнали от самих немцев.

Некоторые из железнодорожников ездили на облаву партизан вместе с солдатами. Один инженер (как раз из комнаты, которую я убирала по совместительству со своими обязанностями официантки) был ранен. От его товарища — молодого инженера Вальтера, очень доброго немца, который был расположен к нам с Лелей, — я узнала, что того «как зайца» подстрелили партизаны Негорелого. А ведь это в нескольких километрах от Станькова! Может быть, наши партизаны действовали там?

В голове моей рождались бешеные планы…