Свен Хассель - Направить в гестапо

Через час в канаве оказались еще семеро. Празднование дня рождения Поильца Бернарда медленно утихло в море пролитого пива и пелене табачного дыма. Пол был усеян мусором и телами пьяных. Сам Поилец лежал вверх спиной в каком-то ящике.

Мы, восемь человек из Двадцать седьмого полка, шли рука об руку, занимая весь тротуар и половину проезжей части, поддерживая друг друга в темноте по пути в казарму.

— Хочу пить! — выкрикнул Порта, и скученные дома узкой Гербертштрассе отбросили ему эти слова повторяющимся эхом.

У станции метро мы увидели старика, мучавшегося с кистью и ведерком клея, чтобы прилепить объявление, и, само собой, остановились помочь ему. Старик почему-то испугался и заковылял прочь в первом тусклом свете утра, предоставив нам довольно неловко управляться с афишей.

— Ш-што там говорится? — спросил Порта.

Штайнер поднял ее и прочел вслух первое слово — ОБЪЯВЛЕНИЕ — но тут Барселона забрал ее и окунул в клей.

— Кто, черт возьми… — Порта потерял равновесие, упал и сделал нелепую попытку подняться, ухватясь за мои лодыжки. Мы оба оказались на земле. — Кто, ч-черт возьми, клеит афиши в это время ночи?

На то, чтобы приклеить афишу, у нас ушло около десяти минут. Мы опрокинули ведерко с клеем, потеряли кисть, разорвали лист пополам, прикладывали к себе и друг к другу, в конце концов прилепили к стене оборотной стороной наружу и не могли понять, почему не можем прочесть написанного. Тайна разъяснилась лишь когда Легионер, приваливавшийся к нам, чтобы не упасть, торжественно снял афишу и перевернул.

— Ш-што там говорится? — капризно спросил во второй раз Порта; он снова лежал на земле и не мог видеть надписи.

Штайнер с Барселоной, сблизив головы и приваливаясь один к другому, пытались разглядеть двоящиеся буквы. Теперь афиша была наклеена вверх тормашками. Надпись казалась мне русской. Штайнер произносил слова вслух, а Барселона вежливо поправлял его, когда он спотыкался на самых трудных слогах. Штайнер все повторял «спасибо» и «прошу прощенья», а Барселона спрашивал: «Ты не против, что я поправляю?», и сцена была совершенно очаровательной, только мы уже просто не могли стоять и ждать. Кто-то постоянно падал, и приходилось поднимать его.

— Друзья! — выкрикнул наконец Барселона. Он повернулся, прижимая палец к губам, глаза его были широко раскрыты. — Не пугайтесь! Сохраняйте спокойствие! Это сообщение из гестапо!

Штайнер, внезапно оказавшийся без опоры, качнулся вперед, уткнулся в стену и медленно сполз на землю.

— Так выпить хочется, — простонал он.

— Ш-што там говорится? — раздраженно спросил Порта в третий раз.

Барселона, пошатнувшись, вскинул руку.

— Кого-то должны повесить.

Слова произносил он с трудом. Глаза его бессмысленно округлились. Челюсть слегка отвисала.

Порта, видимо, удовлетворенный, повернулся, и его вырвало на лестницу метро.

Старик сел, привалясь спиной к столбу. Сделал попытку заговорить, чуть подождал, потом попытался снова. Нечеткие слова медленно следовали одно за другим.

— Кого… должны… повесить?

Барселона снова приблизил лицо к афише.

— Изменница фюрера… немецкого народа… и своей страны… будет казнена сегодня… в семнадцать часов пятнадцать минут… Эмилия Дрейер…

Мы подняли Порту со Штайнером и, держась под руки, пошли зигзагами ко Дворцу Правосудия. Барселона с Легионером икали и горланили:

— Эта женщина… та, которую хотят повесить… — я поискал взглядом, кто бы помог мне завершить фразу, но все были в не совсем подходящем состоянии. — Эта женщина, — заговорил я снова. Мы не… она не та, что мы…

Молчание.

— Может быть, — произнес Легионер.

— Умирает так много людей, — глубокомысленно заговорил Старик. — Они отправляются на войну. Умирают. Всех не упомнишь.

— Скоро мы отправляемся на войну, — сказал Хайде. — Батальон приведен в готовность.

— Ура! — закричал Малыш. — Я герой!

Мы повернули к казармам. Внезапно Порта опустился на четвереньки на бархатистую лужайку возле здания штаба. Не без труда принял сидячее положение. Мы, покачиваясь, встали над ним в ряд.

— Давайте споем для этих ленивых спящих охламонов, — предложил он. — Устроим небольшой концерт — оберст Хинка спит со шлюхой. — Попытался подмигнуть, но один глаз отказывался закрываться без другого. — Я знаю эту стерву — грязная, трипперная курва, обер-ефрейтору даже не захочет сказать, который час. Давайте устроим концерт, разбудим их.