Траян Уба - По ту сторону Венского леса

— Подумаешь, подошва! Мой сульфидин в десять раз выгоднее твоей подошвы. У меня нет зятя, mon cher, но у меня есть рука во фронтовых госпиталях. Один полковник. Товар первый сорт, и расчет, конечно, наличными. Целый немецкий склад медикаментов в Венгрии попал в его лапы. Лишь бы только война подольше продолжалась.

— Скажи мне, как тебе удалось достать вагоны?

— Вагоны? Это делает полковник. Он устраивает и документы через своего человека из генерального штаба. Скажу больше, он присылает мне вагоны под охраной.

— Бог милостив… Я думал, если, придут большевики, дела придется свернуть… Правду, значит, говорят, что румын никогда не пропадет…

— Большевики воюют с фашистами. Нас они не тронут. Мы будем заниматься своими делами, как и раньше. Я уже задумал одно дельце с американцами. У них можно кое-чему поучиться. Я решил взять подряд на застройку нескольких разрушенных улиц. Выручу кругленькую сумму. Что ты скажешь на это, а?

— Только меня не забудь, Григ, прошу тебя. Ты же знаешь, что это моя давнишняя мечта.

Тудор весь дрожал от негодования. Он готов был броситься на этих спекулянтов-жуликов и отхлестать их прямо по жирным физиономиям.

«Мерзавцы, подлецы. Но подождите, господа, кончится война, тогда вам крышка…»

Взяв сундучок, Тудор прошел дальше по коридору в вагон третьего класса. Вагон был почти пустой. Окна были выбиты и завешены мешковиной, которая развевалась на ветру, словно старое изрешеченное пулями знамя.

Какой-то старик задумчиво жевал кусок старого пожелтевшего сала. Молодая женщина, расстегнув кофту, кормила ребенка; малыш с жадностью сосал полную грудь. Увидев солдата, женщина улыбнулась и стала с любопытством разглядывать его.

— Добрый день! Разрешите войти?

— Как же, пожалуйста. Мой — тоже в армии. Он ушел в конце августа с горными стрелками. Сейчас в Бухаресте, в госпитале; его ранили в Тыргу-Мурэше. Отрезали ногу ниже колена, но хоть жив остался. По крайней мере, знаю, что теперь он вернется домой навсегда! Доктор говорит, что сделает ему искусственную ногу на шарнирах, и даже не будет заметно, что не своя. Ничего, зато нам дадут землю, ведь мой тоже воевал с фашистами.

Старик кончил есть сало, завязал свой узелок, вытер нож, положил его в карман и вступил в разговор.

— Будь проклята война. В тринадцатом году я был таким же молодым, как ты. Тогда мы перешли Дунай. Воевал я до восемнадцатого года. Теперь в армии мой сын и два зятя. Они были в России и оттуда пошли на запад. Сохрани их Господь! Скорее бы кончалось все это…

— Теперь скоро, дедушка. Вот разобьем немцев…

— Да, сидя в вагоне их легко бить, сынок. Я-то их знаю, встречался с ними под Жиу в шестнадцатом. Ты еще молод, только первый пушок на губе. Небось только начинаешь служить в армии?

Тудор улыбнулся. Когда он рассказал старику, что был уже ранен, а сейчас снова возвращается на фронт, в свою роту, старик удивленно посмотрел на него, и в его взгляде выразилось восхищение.

— Вот как! Выходит, ты настоящий мужчина. Настоящий жених. Видишь ли, когда я вернулся с войны, за меня хотели выйти замуж три девушки и одна вдова: тогда говорили, будто солдатам дадут землю. Но все осталось только обещанием. Счастье, что у жены было две десятины земли, это помогло нам вырастить сына. Вырастили, а теперь и он воюет. Хотя бы ему дали землю. Я слыхал, что коммунисты хвастались, что дадут беднякам землю.

— Нет, дедушка, не хвастались. То, что говорят коммунисты, — святая правда.

— Э-ге… Легко говорить, а у нас, в Северине, как был помещик, так и остался. Закрома у него полны хлебом, есть своя машина, целый загон коров. Собирается выдать дочь замуж за американца. Говорит: «Если я породнюсь с американцами, мое имение останется нетронутым».

— Поживем — увидим, дедушка.

— Да и жить-то мне осталось немного, сынок, а увидеть новую жизнь очень хочется. Отобрать бы у помещиков по одному-два погона земли на каждого… Тогда бы хоть у наших сыновей была земля.

— Будет земля. Вот увидите!

Только на четвертый день Тудор прибыл в Бекешчабу, а спустя два дня он уже шагал рядом с Илиуцем, Настой, Олтенаку, Лукой…

Тудор нашел, что они изменились, стали какими-то замкнутыми, выглядели неопрятно. Заведенный Арсу порядок — бриться через каждые три дня — соблюдался не всегда. Тудор принял третье отделение взвода, которым командовал Илиуц. Из старых солдат в отделении остались только Ставараке, Безня и Айленей, остальные лечились в госпитале, либо погибли. Из новеньких Тудору больше всего понравился молчаливый небольшого роста солдат. Когда Тудор спросил, как его зовут, солдат, заикаясь, ответил: