Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

Головная передними колесами закатилась на мост, брякнули плохо скрепленные доски.

— Пора!

Петро откинул назад руку изо всей силы кинул гранаты под колеса. На мосту взметнулось рваное красное пламя, подняв на своем жарком богатырском горбу черную машину, и легко сбросило ее в речку. От моста полетели щепки и доски. Идущая следом машина со скрипом затормозила. В тот же миг ее смахнула с полотна в кювет взрывная волна связки, брошенной Григорием.

Взрывы прогремели по всей ниточке шоссе до самого поворота. Крики раненых и насмерть перепуганных неожиданным налетом немцев потонули в шквале стрельбы, начавшейся после гранатной подготовки. Две средние машины загорелись, и пламя шустро метнулось ввысь, застилая черной копотью ясное звездное небо.

Оставшиеся в живых немцы, опомнившись, открыли ответный огонь. Но он был слабым, нервным, неприцельным. Несколько новых гранат, брошенных в места вспышек, завершили дело.

Все было кончено за какие-то десять минут. Пожар осветил место побоища дрожащим кровавым светом. Придорожный лес еще гуще налился чернотой.

Петро ждал всяких неожиданностей, только не такой легкой победы. Не верил, что все обошлось как нельзя лучше. И медлил отходить. Капитан прислал связного, требовал, чтоб Игонин торопился — надо скорее уходить, пока темно.

— Что же у них в машинах? — вслух размышлял Петро. — Может, патроны или продукты?

Андреев подхватил:

— Проверить?

— Сиди, не рыпайся, без тебя обойдется.

— Почему? Не веришь, что ли?

— Вот голова два уха! А если там бандюга притаился? Резанет из автомата — и прощай, мама.

— Другого может резануть: что я, что другой.

— То другой. А друзей у меня не так много.

— Да ты что? Зачем обижаешь? Теперь обязательно пойду. — Григорий легко закинул за плечо винтовку, на пятках скатился к кювету, перепрыгнул через него и очутился на шоссе.

И вдруг коротко и бешено бормотнул автомат. Григорий скорее удивился, чем испугался. Остановился.

— Ложись! — заорал Игонин. — Ложись, дубина ты этакая!

Но Андреев не лег, сам не понимая почему. Прыгнул к перевернутой машине, в тень. Осмотрелся. На земле, в кювете и в опрокинутом набок кузове валялись кубические черные тючки. Нагнулся, поднял один за бечевку, которая опоясала тючок крест-накрест. Понял: брюки связаны в тючок. Определил по запаху, что они новые: пахло свежим сукном. На дорогу выбежали и другие бойцы. В одной из машин обнаружили рожки с патронами для автоматов, гранаты. Запаслись — пригодится!

Когда возвращались, Игонин отругал Григория за безрассудство, а тот обиделся:

— Не кричи, пожалуйста!

— Как же на тебя не кричать! Он из тебя решето мог сделать, свободно мог сделать. Герой тоже выискался. К Тюрину захотел? Не торопись!

— Сварливый ты стал, Петро. Как с тобой жена будет жить?

— Не твоя забота. Подберу терпеливую.

Капитан поджидал взвод на опушке березовой рощицы: отряд строился к маршу. Игонин хотел доложить, но Анжеров не дал:

— Видел и слышал. Спасибо! — пожал Петро руку. — Сколько машин?

— Десять.

— Хорошо! Главное — настроение поднялось. Молодцы!

— Служим Советскому Союзу! После часа ходьбы Григорий ощутил в левом боку жгучую боль. Решил, что натер ремнем. Ослабил. Боль не исчезла, даже усилилась. На привале снял ремень, нащупал рукой больное место. Пальцы согрела липкая кровь. Позвал Игонина и попросил посмотреть.

— Ох, Гришка, Гришка, — с укором вздохнул Петро. — Бить тебя некому. Молись богу — пустяком отделался! Под счастливой звездой, видать, тебя мать родила.

Перевязал последним бинтом.

Ночь торопливо стлалась по земле, убегая на запад. Восток светлел. Кто-то из бойцов сопел рядом. Недалеко переговаривались шепотом. Под елью, закрывшись плащ-палаткой, курили. Хоть и прятались, а нет-нет да мигнет красный огонек самокрутки, упадет маленькое заревце на траву, выхватит из тьмы нос, подбородок и пальцы табакура.

Чуть позднее от ели к березе, от березы к липе, от липы к сосне, от сосны к орешнику пополз торопливый властный шепоток:

— Строиться! Строиться!

Когда бесшумно построились, еще:

— Марш, марш!

Занималось новое утро.

Анжеров советовался с крестьянином, обросшим дремучей черной бородой, который Полесье знал как свои пять пальцев. Надоумил к нему обратиться хромоногий мужик, приходивший к ним в клуню. По-русски бородач говорил чисто, но с акцентом: «я» после «р» не выговаривал. Получалась «градка» вместо «грядка». Он посоветовал, где лучше идти отряду, часто вставлял фразу: «Вот тогда будет порадочек». «Пойдете строго на восток, встретите проселочную дорогу, но по ней — ни боже мой — не ходите. Пересечете ее и повернете на юго-восток. Вот тогда будет порадочек. На пути встанет озерко. Южным берегом ходить не надо, там болотисто, завязнете. Держитесь северного берега. Вот тогда будет порадочек».