Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

Утром выдавали по ломтику сухаря и по прозрачной дольке сала — растягивали последние запасы. Такую пайку Ишакин съедал за один присест. Тяжелее всех недоедание переносил он.

Но не терялся Мишка Качанов. Как истый лесной человек, он знал, что в лесу от голода пропасть нельзя, особенно в середине лета. Собирал грибы и жарил их на железном листе, откуда-то приносил полный котелок ежевики и угощал Андреева и Ишакина. Или сдирал с березы кору, находил слизистую мякоть, жевал ее, от удовольствия щуря глаза, и громко нахваливал, чтобы заинтересовать впавшего вдруг в апатию Ишакина.

Хуже стало, когда кончилась соль. Грибы с солью хороши, ели их с удовольствием, но без соли есть было невозможно. Мишку не смущало и это, он с аппетитом уплетал и несоленые.

Андреев увидел у партизана «Обломова» без корочек, без начала и конца. Партизан не хотел отдавать: мол, не останется на закрутку ни клока бумаги. Предлагал по-братски поделить книгу пополам: одну половину себе, а другую Григорию. Не верил, что Андрееву она нужна не для курева. Думал, гвардеец хочет провести его вокруг пальца — вишь, хитрый нашелся, бывалого партизана норовит обмануть! Спор решил ломоть сухаря и кусок сала. Чтоб не пререкаться с прижимистым партизаном, Григорий отдал ему дневную пайку.

Теперь в свободное время Андреев читал то, что осталось от «Обломова». Совершенно неожиданно нашелся постоянный и заинтересованный слушатель — усач Алексей Васильевич Рягузов. За свою охотничью бродяжью жизнь Алексей Васильевич едва ли одолел хоть одну серьезную книгу — и некогда было, и недосуг, и грамотешки маловато. Но дремала в нем чуткая отзывчивая душа, Рягузов проявил большой интерес к судьбе Обломова.

— Послухаем, что пишут умные люди в умных книжках, — сказал он Григорию. Незаметно к чтецу присоединились другие, охочие до умного слова партизаны, и Григорию пришлось для читки назначить специальное время, чтоб не мешать распорядку, установленному в лагере.

Качанова, как магнит, тянула штабная палатка. Находил любой предлог, чтоб там побывать. Дело облегчили утренние моционы за сводкой. Если же предлога не находилось, то шел просто так, без всякого предлога — благо сержант на это смотрел сквозь пальцы, а Васенев посвящал Ваню Маркова и его друзей в подрывную науку, и Мишка с Ишакиным находились полностью на попечении сержанта.

Сегодня лейтенант Васенев, побывав у комбрига, сообщил подрывникам, что вечером пойдут на новое задание — мелкими группами в разные стороны.

Перед уходом на задание Качанов решил наведать штабную палатку. Выбрал такое время, когда комбриг, как полагал Мишка, куда-то отлучился. А командир никуда не отлучился, а скрылся в палатке — готовил документы в штаб. Гвардейцы заметили, что Давыдов любил уединяться в палатке надолго — видимо, канцелярия тоже отнимала время.

Возле палатки осталась Анюта да кружился связной Лешка.

Метрах в ста от штаба сохранилась глубокая ямка с весенней водой, и Анюта выстирала в ней Лешкину гимнастерку, нательную рубашку, комбриговы подворотнички. Растянула от сосны до сосны антенну и развешивала на ней белье. В этот момент и появился Мишка Качанов. Он ловко разогнал под гимнастеркой складочки, начисто обтер сапоги травой и до того старательно, что носки позеленели. Мишка за последние дни похудел, сытость с лица, словно корова слизнула. От этого чернобровое лицо стало мужественнее и красивее.

— Здравия желаю, товарищ радист! — изящно и лихо козырнул Качанов. — Шел мимо и дай, думаю, зайду, визит вежливости, так сказать.

Анюта насмешливо повела на него глазами и ответила, прилаживая на проволоку носовой платок, подрубленный по краям синими нитками.

— Между прочим, я старшина.

— О! — воскликнул Мишка, поправляя пилотку, чтобы она пофасонистее сидела на голове. — Приятно изумлен! Но, между прочим, старшина — самое вредное звание.

— А я не знала, — улыбнулась Анюта.

— Упущение. Это знают все — от солдата до маршала.

— Ой ли?

— Ну, солдат в подчинении, старшина над ним начальник, а маршал, понимаете ли, тоже в свое время был солдатом. Все маршалы были солдатами.

— Верно.

— Все мечтают быть маршалами, один я нет, ни к чему мне это. Но раз уж я про старшину — проверено опытом. Был у меня закадычный друг, водой не разольешь, огнем не разлучишь. И что же? Бах! — присвоили ему звание старшины. А вот до них, — Мишка похлопал себя по погону, — старшина носил четыре треугольника на каждой петлице, пилу, одним словом. Нацепил мой друг пилу и другим сделался. Откуда что взялось: и пилит, и пилит, денно и нощно пилит. Я ему говорю — не надоело тебе пилить? А он хоть бы что, да еще за меня взялся, за своего друга.