Олег Курылев - Суд над победителем

— Что насмарку? — спросил Алекс, которого эта беседа, учитывая его настоящее положение, забавляла своим сюрреализмом.

— Как что? Вся процедура. Голова, может, и не оторвется, но кровищи будет!

— Но клиенту-то все равно, — возразил Шеллен, прикидываясь, что тема повешения ему чертовски интересна. — Ему ведь наоборот — чем сильнее дернет, тем быстрее отъедешь.

— А публика? — изумился тюремщик. — О публике вы не подумали? Казнь ведь не для одного осужденного, и даже не столько для него, сколько для зрителей. А зритель хочет, чтобы все было пристойно. А иначе для чего вообще нужен палач. Повесить абы как сможет любой, да только ты повесь так, чтобы не испортить настроение почтенным людям. На исполнение приговора может приехать и лорд-хранитель печати, и лорд-президент, и шеф Скотленд-Ярда, и губернатор, и много кто еще. Я уж не говорю о начальнике тюрьмы, адвокатах и журналистах. И если врач зафиксирует излишние мучения приговоренного или публика увидит кровь на его одежде или вывороченную челюсть, палач может запросто лишиться своей лицензии.

— Какую же веревку вы бы посоветовали? — почтительно поинтересовался Алекс.

— Только манилу, сэр, — решительно произнес тюремщик. — Хорошо вываренную манильскую пеньку из абака, скрученную из шести жгутов, ровно в дюйм толщиной и непременно тщательно навощенную. Такая не будет пружинить и менять длину от сырости или жары, и ее даже не нужно потом намыливать. Калифорнийская пенька из конопли немного похуже, но тоже сойдет. В Пентонвилле, я знаю, в основном используют ее. Главное, за день до экзекуции не забыть хорошенько растянуть веревку, сбросив на ней мешок с песком. Для особо знатных персон последнее время стали применять итальянский шелк с петлей, обшитой бархатом. Еще в моду стало входить стальное кольцо вместо плетеного узла. Оно, конечно, лучше ломает позвонки, но профессионалы, такие как мистер Пьерпойнт, предпочитают классику.

Алекс решил, что для первого знакомства со славной тюрьмой Уондсворд узнал о ней достаточно. Сославшись на то, что его каша совсем остыла и пора бы ее съесть, он поблагодарил за обстоятельную информацию. Худосочный тюремщик вздохнул, смахнул платком слезинку в уголке глаза и направился к выходу. Закрывая за собой дверь, он обернулся и сказал, что зовут его Реджинальд Гримм и что он лично знаком со старшим помощником главного королевского палача и всегда может замолвить перед ним слово за хорошего человека.

Утром 12 декабря двое охранников отвели Алекса в кабинет следователя. Это был уже третий по счету следователь — мужчина лет около шестидесяти, с широким рябоватым лицом и цепким взглядом.

— Присаживайтесь, мистер Шеллен. Я — полковник Кьюсак, веду следствие по вашему делу.

— Сэр, — вяло приветствовал следователя Алекс, опускаясь на табурет.

— Могу вас информировать, что в роли обвинителя на суде должен выступить сам генеральный атторней [33] Генеральный атторней — главный адвокат Великобритании, одной из функций которого на судебном процессе может быть роль обвинителя от имени государства. мистер Файф, — важно произнес следователь. — Это налагает на нас с вами определенную ответственность.

— На вас, может, и налагает, а я… я уже подробно все описал на двадцати с лишним страницах еще там, в Германии. Что еще от меня требуется?

— Теперь нам предстоит выяснить массу деталей.

— Разве они что-то могут изменить?

— Прежде всего, они важны для понимания ваших действий присяжными заседателями.

— Что ж, — вздохнул Алекс, — давайте выяснять.

Полковник Кьюсак раскрыл лежавшую перед ним папку.

— Скажите, Шеллен, вы были знакомы с Каспером Уолбергом, флаинг-офицером РАФ?

— Да, мы были друзьями и одно время летали в одной эскадрилье. Потом встретились в плену.

— А что произошло между вами в начале марта в Дрездене?

— Что вы имеете в виду? — не понял Алекс.

— Ну, что случилось между вами и Уолбергом? Почему вы решили избавиться от него, подложив найденные вами деньги в карман его куртки и сообщив немцам, что Уолберг мародер?

Алекс остолбенел. Он готов был услыхать в свой адрес любые обвинения, но чтобы такое! С минуту Шеллен не мог вымолвить ни слова и только ошарашенно смотрел на следователя.

— Как видите, все тайное со временем становится явным, — с нескрываемым удовлетворением заметил тот. — Выпейте воды и ответьте на мой вопрос.

— На каком основании вы смеете обвинять меня в этом? — прошептал Алекс.