Звонок телефона снова прервал его размышления. По поручению главкома звонил главный инженер — старый товарищ Скорнякова по летному училищу. Пути разошлись после того, как один из них поступил в командную академию, а другой — в инженерную. Услышав голос однокашника, Скорняков по-детски непосредственно обрадовался, и, обменявшись обычными вопросами о житье-бытье, заговорили о делах служебных.
— Слезно прошу, — вздохнув, вполголоса произнес Скорняков, — помоги. Дай десяток двигателей для перехватчиков. Еще что? — Он жадно взглянул на стоящего поодаль инженера и прошептал: «Еще что? Живее!» — Фонари для спарок, три прицела, четыре комплекта АРК. — Инженер называл другие комплекты, но Скорняков отмахнулся: «Меру знать надо! Хватит!» — Не можешь три прицела — дай хоть два. Ну, спасибо! Жму ручищу! Привет от Седых — он рядом. До встречи! — Положив трубку, сказал инженеру: — Тоже сюда летит.
КП пустовал. Не спавшие ночь люди разбрелись кто куда: Беловол и Гуриновпч отправились в штаб. Седых, Смольников и Прилепский стояли рядом и сочувственно смотрели на Скорнякова — уже сегодня ему предстояло держать ответ перед комиссией центра. Он уже отдал распоряжение о подготовке документации и теперь стоял и выжидательно глядел на ряды телефонов. Все ли сказал? Где кому находиться, к чему готовиться. Заметив кипящий чайник, Скорняков спросил Прилепского:
— Может, чаем напоишь? Да и перекусить не помешало бы. Сухари из НЗ? И прекрасно! Давай сухари и чай. Пожуем — и на аэродром.
За чаем Прилепский, выждав момент, перешел к предложению Гуриновича о более активном использовании локаторов зенитно-ракетных подразделений, особенно на малых высотах; зачем же насыпать горки, тащить на них локаторы, вырубать лес, когда рядом локаторы Беловола. Прилепского поддержал Седых.
Скорняков, казалось, к сказанному Прилепским по имел никакого отношения; молча хрустел сухарями, пил чай, изредка посматривая на часы, в разговор не вступал. Тогда, при разговоре Беловола и Гуриновича, он не принял решения, не поддержал ни того, ни другого; теперь, выслушав Прилепского, обдумывал предложение Гуриновича. Конечно, зачем огород городить, когда есть локаторы Беловола. Но их ресурс? Как к этому отнесутся инженеры? Надо все просчитать! Взвесить все «за» и «против». Он попросил технические описания и принялся читать их, делая выписки в рабочую тетрадь.
Спустя четверть часа Скорняков мысленно вернулся к спору между Гуриновичем и Беловолом. Допив чай, Скорняков поблагодарил Прилепского:
— Спасибо, Вадим Витальевич, за хлеб-чай. А о предложении Гуриновича, — тяжело вздохнул, — подумаем. Ты с ним сговорился, что ли?
— Нет. Просто я слышал их спор и хотел тогда высказаться, но постеснялся в присутствии других. Гуринович зря людей дергать не будет.
— Ну, ладно, будем думать, будем считать. Видимо, примем предложение Гуриновича. Посоветуемся с генералом Снежковым. А пока — пошли на свежий воздух. Душно здесь и шумно, а шум, говорят врачи, один из источников нервных заболеваний.
Прежде чем подняться, Скорняков откинулся в кресле, потянулся и неожиданно ощутил спиной неприятный холод влажной рубашки, провел рукой по лицу — испарина. Вынул из кармана носовой платок, тщательно вытер лицо, шею, руки и удивленно покачал головой. «Только одна ночь, — подумал Скорняков. — А люди здесь дежурят непрерывно, через день-другой».
* * *
Ночь уходила нехотя, оставляя после себя холодные камни и тугой, такой же холодный воздух. Новый день зарождался трудно, едва пробившись своими лучами-копьями сквозь стену темноты, выталкивая задержавшиеся на земле ее остатки; свет разворачивался, возвышаясь над узкой полоской ночи. Над землей, в перемешанной белесой шуге испарений пучились клубы приподнимающегося сизого тумана, медленно выплывали очертания верхушек стройных сосен, тонкая вязь антенн радиостанций, крыши построек, а за ними — голубые разводья умытого посвежевшего неба. Среди густых листьев все настойчивее шевелились и попискивали ранние птицы, тихо шелестели кроны деревьев, откуда-то донесся отрывистый лай одинокой собаки, и все эти редкие звуки не нарушили устоявшегося ночного безмолвия. Глубокая тишина вызывала у Скорнякова беспокойство, не давала ему отключиться от приглушенного шума командного пункта, на какое-то время забыться и окунуться в прохладу раннего утра, отдохнуть от точивших его мозг мыслей и насладиться пряными запахами лесных испарений, беззвучных шорохов просыпающегося леса.
Читать дальше