Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Таули встал:

— Мы едем в стойбище Хазовако, старик. Он богатый князь, и мы возьмем у него что надо. Дашь ли ты нам упряжку?

— Она готова, — сказал старик, — и люди готовы ехать с тобой на Камень, к Таули. Увидишь его, скажи: пусть он помнит о нас, бережет себя, — тихо промолвил старик.

— Он все время думает о вас. И, пока жив, он не забудет слова твоего сердца. Приезжай к нему в стойбище, если кто обидит тебя.

И Таули вышел из чума.

Старик подвел его к нартам и, чтобы беда не повстречалась гостям на пути, привязал к копыльям своего родового божка. Он привязал его за ноги, и болванчик ткнулся сначала квадратной головой в снег, а потом запрыгал позади полозьев, чертя своим телом легкую кривую линию.

— Ох-хэй! — крикнул Таули, и гордость наполнила его сердце, когда он оглянулся. Позади мчались семь оленьих упряжек с первыми воинами его будущего войска.

Когда же стойбище скрылось за холмами, он наклонился к уху Янко Муржана:

— Я все узнал о тебе, Янко, и теперь мы можем побрататься. — И, сняв со своей шеи костяное изображение доброго духа, он передал его остяку. — Мое имя, — взволнованно сказал он, принимая от Янко его божка, вырезанного из дерева, — мое имя Таули Пырерко.

— Таули… — растерянно, не веря себе, сказал Янко Муржан. — Так вот какой ты…

Старейшина рода Худи князь Хазовако был угрюм и немощен. Он много суток подряд не выходил из своего широкого чума. Он пил водку и ругал пастухов. И только с приездом ясачного сборщика Хазовако изменился. Он стал болтлив и весел. Он угостил русского водкой, сдал ему луковую дань, продал по сходной цене связку пушнины и, боязливо всматриваясь в лицо приезжего, начал выпытывать, знает ли тот молву, что быстрее тундрового бурана промчалась над стойбищем.

— Наше войско ныне изрядное, — испуганно ответил сборщик ясака, — воров перевешали зимой.

— А Таули?

— Ушел воровской атаман, — сказал русский и, торопливо простившись с Хазовако, уехал в Обдорск.

Хазовако с горя напился и лег спать. Сквозь сон он слышал чьи-то гневные крики, но проснуться не мог. Кто-то вспоминал имя его бывшего батрака, убежавшего к Таули, — имя Янко Муржана. Хазовако пытался поднять отяжелевшую голову, открыл веки, но силы, казалось, оставили его. Кто-то тяжелый придавил его тело к шкурам и залил глаза тьмой.

Потом в чум ворвались люди, и высокий черноглазый человек схватил Хазовако за грудь.

— Вставай, князь! — крикнул человек, и Хазовако обмер.

Рядом с человеком стояли его пастухи, и ножи их были обнажены. Пламя костра отражалось на лезвиях ножей, и Хазовако закрыл глаза.

— С тобой говорит Таули Пырерко, — сказал человек и тряхнул Хазовако за грудь.

— Я старый и больной человек, — хрипел Хазовако.

— Его надо убить! — закричал седой пастух с кривым носом. — Я знаю, его надо убить!

— Мы его утопим в озере, — сказал другой.

— Помнишь ли ты, как по твоему указанию меня били плетями русские? — спросил Янко Муржан.

— Я не знаю тебя. Ничего не помню, не помню, — прошептал впалыми губами старик.

— Ты все помнишь, однако, — сказал Янко Муржан. — В твоем стаде пять раз по тысяче оленей. Их пасут четыре пастуха. У каждого пастуха есть голодные дети и больная жена. Помнил ли ты о них?

Старик вырвался из рук Таули и откатился к своим сундукам.

— Мое! — закричал он, закрывая сундуки спиною. — Мое! Я скорее ноги протяну к очагу, но свое не отдам.

— Убей его, Таули, — сказал Янко Муржан и кивнул головой пастухам.

Те подошли к Хазовако, поблескивая ножами.

— Убей его, Таули, — сказали они.

— Не мы давали ему жизнь, — ответил Таули и вышел из чума.

Половина стад Хазовако поползла к горам Пай-Хоя, а женщины и дети ломали чумы, оставляя в одиночестве чум Хазовако.

— Какой нам ветер будет попутным? — спросил Янко Муржан. — У нас уже пятьдесят луков, а тундр много и острогов много.

— Ветер с восхода нам будет другом, — сказал Таули, — а другие ветры принесут нам тучи пастухов-ненягов, добрые вести, смерть ясачным начальникам, приехавшим воровать наше счастье. — А немного помолчав, добавил: — Оружия у нас мало. Русские сильнее нас.

— Будут ружья, — сказал Янко Муржан и задумчиво стал насвистывать песню.

Окутанные зимней поземкой, запели грозную песенку нарты во всех великих и малых тундрах. С Таза, с Ямала, от Енисея неслись нарты к горам, где собирал свое войско Таули Пырерко, по прозванию Неняг. К нартам было приторочено боевое оружие: луки и стрелы.