Георгий Зангезуров - У стен Москвы

От этих мыслей у Наташи сжалось сердце. Хоть она и твердила себе, что не боится фашистов и даже самой смерти, но ей все-таки было страшно. Она уже боялась не только смерти, но и этой густой, вязкой темноты, и звуков, раздававшихся в разных концах подвального помещения. Девушка настороженно, с замиранием сердца прислушивалась к тому, что делалось в тюрьме. Вот по длинному коридору, стуча коваными сапогами по цементному полу, солдаты проволокли кого-то в дальнее помещение. Туда, где днем и ночью мучали людей, задавая почти одни и те же вопросы. Вот она слышит лающий крик Шлейхера. Вот до ее слуха донеслись гулкие удары… Откуда-то совсем с другой стороны до нее докатился душераздирающий крик женщины. Потом вся тюрьма на несколько минут затихла, словно притаилась, выжидая, что же будет дальше. Но Ермакова знала, что Берендт и его подручные, так же как и до этого, продолжают мучить людей. Как бы в подтверждение ее мыслей в дальнем конце тюрьмы раздались гулкие выстрелы. «Значит, они теперь прямо тут и расстреливают… — думала Наташа, чувствуя, как по ее спине поползли мурашки. — Кого это они, а?.. Может, это был Митрич?»

В полночь, когда ее вели обратно в камеру, мимо нее волоком протащили избитого Шмелева.

Эта встреча встревожила Наташу. Она не понимала, как он попал сюда. «А если наших разбили там, у перекрестка?.. Если все погибли или, так же как Митрич, попали в плен? — с ужасом думала она. — Если здесь, в руках у гитлеровцев, Саша?..» Наташа отгоняла от себя эти страшные мысли, а они не давали покоя, тревожили сознание.

За дверью послышались шаги. Наташа открыла глаза и с ненавистью посмотрела на дверь. Вошел капитан Шлейхер. Включил фонарик. Сильный пучок света ударил в лицо девушке. Снова встретившись глазами с этим жестоким человеком, Ермакова решила, что на этот раз она живой не вырвется из его рук, что это, пожалуй, будет последняя их встреча. «Ну что ж, последняя так последняя…» — подумала она и, хватаясь за стену руками, с большим трудом поднялась на ноги.

В свете фонаря на фоне серой, облупившейся стены отчетливо различалось бледное лицо Наташи. Левая ее бровь была разбита, на правом виске багровел кровоподтек, верхняя губа рассечена и сильно вспухла. Ее темный шерстяной свитер был разорван. Чтобы хоть как-то прикрыть обнаженную грудь, Наташе приходилось стягивать руками остатки своей одежды. Ей трудно было стоять на ногах, но она, собрав все силы, стояла и смело, даже с каким-то вызовом смотрела на своего мучителя.

— Ну, что же вы?.. Начинайте. Вы же пришли показать русской женщине, как хорошо умеете владеть резиновой палкой. Показывайте же свое искусство!..

— Выходи! — Шлейхер грубо схватил ее руку и потащил к двери.

— Про-очь! — гневно крикнула Наташа и вырвала руку. — Я сама.

И, стараясь шагать твердо, пошла к выходу. Шлейхер последовал за ней. Но выйти из камеры они не успели. Как раз в это время где-то загрохотали пушки. Настолько мощным был этот грохочущий гул, что Шлейхер остановился и невольно прислушался. Кроме этого потрясающего землю грохота до его слуха донесся гул тяжелых бомбардировщиков.

Наташа не знала, откуда надвигался этот гул, но, судя по заминке Шлейхера, по его растерянному виду, она поняла, что бьет советская артиллерия, приближаются советские самолеты. Наташа очень обрадовалась, в ее потеплевших глазах блеснули огоньки. Она обернулась и с вызовом посмотрела на встревоженное лицо Шлейхера…

В тот момент, когда русские снова, но теперь уже в центре, начали артиллерийскую и авиационную подготовку, генерал Мизенбах находился на передовом наблюдательном пункте дивизии своего сына — полковника фон Мизенбаха. Наблюдательный пункт Макса был устроен на чердаке кирпичного трехэтажного дома, на восточной окраине города. От этого места до переднего края немецких войск было не менее двенадцати километров. Севернее и южнее города фронт русских подходил вплотную к восточному берегу реки, а против Березовска был оттеснен далеко за реку.

Город русские не бомбили. А там, за рекой, творилось что-то ужасное. Тяжелые снаряды и авиационные бомбы взрывались на переднем крае немецких войск, ломали деревья, обрушивали на головы солдат многонакатные перекрытия блиндажей и землянок. Вверх летели бревна, целые секции колючей проволоки, орудийные колеса…

Догадываясь, что русские после артподготовки перейдут в наступление, генерал Мизенбах приказал своей артиллерии открыть огонь по предполагаемым районам сосредоточения пехоты и танков противника.