Георгий Зангезуров - У стен Москвы

Начальник штаба и комиссар согласились. Решено было вызвать добровольцев. Во главе их поставили Соколова.

Когда все командиры по приказу Кожина ушли готовить подразделения к выступлению, Степан Данилович сказал:

— Не губи ты столько молодых жизней, сынок. У тебя сейчас каждый солдат на счету. Не верю я, что те, которые останутся в прикрытии, выживут.

— Без прикрытия нельзя, отец.

— А разве я против прикрытия? Оставь здесь тридцать, самое большее пятьдесят человек. Да не здоровых, а вот таких, как я. Куда мне с такой ногой?

— О чем ты говоришь, батя? Как же я могу тебя здесь оставить, да еще раненого. Не будет этого.

— Почему?

— Потому… Потому, что ты командир отряда и вообще…

— Не хитри. Ты знаешь, что из меня сейчас плохой командир.

Митрич сперва пропускал мимо ушей разговор Данилыча с сыном. А когда наконец понял, о чем просит Александра командир его отряда, он решил поддержать его. И не только поддержать, но и самому остаться с ним.

— Не перечь ты нам, командир.

— Что, и вы решили остаться? — удивилась Нина.

— А куда же я теперь денусь? Раз Данилыч остается, и я останусь. Я им покажу, как измываться над людьми.

— Не тяни время, сынок. Уводи людей, пока ночь на дворе.

Кожину нелегко было уже оттого, что он вынужден был оставить здесь больше роты людей, а тут еще отец со своим предложением. «Не оставляй отца. Ты же хорошо знаешь, что для него это верная смерть. Уж ему-то с такой ногой вряд ли удастся вырваться отсюда. Тебя же всю жизнь будет совесть мучить…» — настойчиво твердил внутренний голос. «Оставь. Пусть будет так, как он хочет. Иначе люди плохо могут подумать о тебе. Скажут, отца пожалел, а нас оставил на верную смерть», — сверлил мозг другой, более настойчивый голос.

— Для выполнения этой задачи нужны молодые, здоровые бойцы. Такие, чтобы стояли как вкопанные. А вы мне что предлагаете? — не совсем уверенно возразил Александр.

Степан Данилович, опираясь на винтовку, встал с места. Поднялся и Митрич.

— И мы будем стоять. Пока живые — ни один фашист не пройдет через наши окопы, — твердил Данилыч.

— Соглашайся, Саша, мы с твоим отцом в гражданскую не в таких переплетах бывали, — сказал Шмелев.

— Да не могу я этого сделать, поймите вы наконец!

— Отца жалеешь? — недовольно вымолвил Пастухов.

— Не в этом дело.

— Нет, в этом, — насупившись, ворчал Степан Данилович. — Тебе отца жалко стало… А у тех бойцов, каких ты здесь хочешь оставить… Разве у них не такие дети остались дома? Не такое сердце, как у тебя?.. Уходите, дайте напоследок святое дело сделать.

— Вы, Степан Данилович, всю жизнь только тем и занимались, что святое дело делали! — взволнованно сказал Воронов.

— Спасибо на добром слове. А теперь уходите.

— Отец!..

Степан Данилович, хромая, подошел к Александру, обнял его.

— Прощай, сынок… Может, еще и свидимся. Не забывай про мать… И себя береги, — с трудом вымолвил Данилыч и повернулся к Воронову: — Прощай и ты, Иван Антонович. Если доведется, передай… Партии нашей передай… Скажи, что и мы, старые солдаты, поднялись на защиту Отечества нашего, власти нашей… Воевали как могли. А если что и не так делали, так это не по злому умыслу.

Воронов был взволнован, не знал, как ответить. Молча смотрел он на Степана Даниловича и Шмелева, а потом, сняв шапку, низко поклонился им.

— Спасибо вам… Спасибо… — сказал он и троекратно расцеловался с каждым из них.

Трудно, неимоверно трудно было Александру вот так просто взять и переступить порог этого блиндажа, захлопнуть дощатую дверь и, оставив здесь дорогих его сердцу людей, уйти. Уйти и, быть может, никогда уже не увидеть их. Нужно было иметь огромную силу воли, чтобы стронуть с места ставшие в эти минуты тяжелыми, словно налитые свинцом, ноги. Но обстановка неумолимо звала туда, где ждал новый, еще более жестокий бой…

Была глубокая ночь. Перед командиром армейской группы стоял генерал Шредер, докладывал последние данные войсковой разведки.

— Этого не может быть, Шредер.

— Но это действительно так, господин генерал. Русские в самом деле перегруппировывают войска. Вот уже целые сутки они скрытно стягивают свои части с флангов к центру.

— Я не верю этому. Громов настойчив. Он не станет так быстро менять свой первоначальный замысел и переносить направление главного удара в другое место.

— Действия советского командующего вполне логичны, господин генерал. Он хотел обойти нас с флангов и потерпел неудачу. Мы в этих местах оказались сильнее его. За счет своего центра мы укрепили левое и правое крылья. А раз это так, почему бы Громову не нанести удар там, где мы теперь слабее? И потом, где гарантия, что красные намеревались свой главный удар нанести именно там, где мы думаем?