Матэ Залка - Добердо

— Сервус!

В дверях Шпрингер обернулся.

— Да, Матраи, я хотел тебе сказать, что этот подкоп — не такая ерунда, как думает командование батальона. Я уже два раза слышал, как работают внизу итальянцы.

— Да ну, — махнул я рукой, — солдатские фантазии, а ты, офицер, поддерживаешь эти выдумки.

Шпрингер недоверчиво посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но передумал и, откозырнув, вышел.

— Удирает, определенно удирает. Ведь курсы начинаются через две недели.

— Ты думаешь?

— Нет, как тебе нравится? Драпу дал. Черт побери! — Бачо был возмущен.

— Чего же тогда ждать от солдат?

— Нет! — сказал быстро Бачо. — Штаб батальона каждый день осаждают десятки больных. Новак вчера доложил Шику, что, по его мнению, частые ранения в седьмой латрине являются самострелами.

— Ну?

— С тех пор как мы находимся наверху, у седьмой латрины было четырнадцать ранений и, за исключением одного-двух случаев, все легкие.

— Неужели?

— Да, каждый находит свой путь.

Бачо оставил мою каверну с твердым решением поговорить в штабе о создавшемся положении. Перед вечером ко мне зашел Дортенберг.

С ним поступили некрасиво. Ведь он старый лейтенант, временно командовал ротой, а сейчас командиром третьей роты назначили Бачо и Дортенберга сделали его заместителем. Неприятно. Хоть бы зачислили к какому-нибудь обер-лейтенанту. Дортенберг расспрашивал меня о подкопе и рассказал, что он уже был свидетелем небольшого взрыва у Сан-Мартино.

— Врагу своему не пожелаю, — говорил золотозубый, видимо, содрогаясь при одном воспоминании. — От такого взрыва нет спасения. Погибают не только те, под кем он происходит, но и все кругом. У Сан-Мартино взрыв был небольшой, но у всех находящихся в резерве — это в расстоянии полукилометра — из носа и рта хлынула кровь.

Я успокаивал лейтенанта очень вяло, с прохладцей, оставляя в его душе зерно сомнения.

— Смотри, ведь и командование батальона не верит в эту историю, — прибавил я в конце беседы.

Дортенберг ушел от меня в подавленном состоянии. У порога он повернулся, но, заметив Хомока, только махнул рукой и вышел.

Я был рад этим посещениям. Мне все казалось, что вдруг войдет Арнольд и спросит: «Ну, господин лейтенант Матраи, как обстоит дело с наблюдением?» Но, конечно, это была только фантазия. Зная Арнольда, я не мог ожидать его к себе.

Я радовался посещениям, потому что видел по ним, что офицеры наконец зашевелились. Последние два дня не прошли даром. Только Арнольд, наверное, был убежден в том, что я окончательно успокоился, подав свое донесение штабу батальона, с чьими указаниями не соглашался, и считаю вопрос исчерпанным. В эти дни Чутора два раза заходил в каверну и шептался со стариком Хомоком.

— Читает, — почтительно говорил Хомок.

Я действительно читал. Золя провел меня через темные ночи авантюрной войны. С вечера до рассвета созрела трагедия, кровавый постыдный конец. Какая аналогия! Читал и думал об Арнольде. Не случайно просил он Эллу прислать сюда эту книгу. Роман Золя помог мне вникнуть во все противоречия нашей армии, и я ужаснулся, чувствуя, что теряю воинскую стойкость и перестаю быть солдатом. Но это было еще только смутное подсознательное чувство.

Я буквально провалялся эти два дня. Хотя у нас еще были большие возможности, но ведь руки наши были связаны.

Часто заходил Торма. Он доносил… доносил, что ступеньки уже в порядке, фланговые защиты ходов сообщения местами подняты на полметра, местами покрыты козырьками. Временами Торма останавливался, выжидая, не буду ли я его расспрашивать. Нет, я не расспрашивал Торму. Он каждый раз долго мешкал с уходом, но так и не заговорил. Гаал не заходил ни разу и, видимо, не интересовался тем, что я сделал с его донесением. Рапорт его был короткой, точной сводкой всех данных и ясно говорил: каждая минута дорога. Я не вызывал Гаала. Зачем? Ведь мы ждем эрцгерцога; его королевское высочество прибудет, пройдут торжества, и нас немедленно сменят, а после нас — хоть потоп. Может быть, для очистки совести еще сообщим о подкопе в Констаньевице, потому что нас могут сменить только в Констаньевице. А может быть, сменят в Заграе и на месяц определят на гарнизонную службу.

«Эх, хорошо будет», — думал я, потягиваясь от приятного предчувствия и пытаясь обмануть самого себя. Иногда в душе наступал покой, и мне казалось, что действительно это все паника, но достаточно было взглянуть на журнал, приложенный к рапорту Гаала, — и внутри все превращалось в сжатый кулак. В такие минуты я сердито поворачивался с одного бока на другой, и в двери немедленно появлялась голова Хомока — не нужно ли чего господину лейтенанту.