Приготовляю пакеты, запечатываю сургучом. В этих пакетах идет речь о жизни восьмисот шестидесяти человек.
Беру роман Золя. Перелистываю книгу. На одной из полупустых страниц натыкаюсь на строки, написанные знакомыми зелеными чернилами. Рука Арнольда:
«Армия еще не достигла Седана, битва была далеко, но воздух проигранного сражения уже давил всех. В сердцах людей не было ярости и желания боя. Это была не армия, а куча вооруженных людей».
И дальше:
«Куда мы идем? Кому мы доверили свое оружие?»
Теперь я понял, как мучается Арнольд, и пожалел его. Решил рассказать ему откровенно обо всем.
Еще было светло, когда пришел Хусар. Я дал ему пакеты и еще раз повторил:
— Так вы обратитесь к Богдановичу. Если карта не будет готова, попробуйте позвонить сюда наверх.
— Слушаюсь, господин лейтенант, будет исполнено. Конечно, надо иметь ясную картину. Господин взводный Гаал совсем расстроен, а мы знаем, что он уже не мальчишка и попусту волноваться не станет.
Я понял, что взводный и Хусар уже обсудили положение со всех сторон, и Гаалу ясно, что меня в штабе батальона обработали. Но что же может думать обо мне Гаал? Кем он меня считает после того, как я сразу сдал все позиции?
К вечеру за мной зашел Торма. Дежурный по батальону обер-лейтенант Сексарди получил копию приказа по дивизии. Бачо вернулся из штаба бригады, куда его пригласили вчера. По всей линии фронта ликование. Торма представлен к малой серебряной медали.
— Да, ты тоже получил «Signum laudis». [25] Знак доблести (лат.).
Но ты же и заслужил, — говорит Торма с уважением.
Идем к Сексардди. У него собрались почти все офицеры батальона. Арнольд тоже здесь. Мне кажется, что я не видел его целую вечность. Рука его холодна и бессильна, лицо серое, в глаза мне не смотрит.
Приказ дивизии ярко рисует, во что превращается победа фронта в руках штабных. Первые награждения идут пышным венком по штабным чинам. Господин полковник Коша, капитан Беренд, капитан Лантош и еще три-четыре совершенно незнакомых нам имени. Майоры, капитаны, адъютанты, обер-лейтенанты…
— Но почему Лантош? — спрашиваю я громко.
— Да, командование не забыло себя, — замечает Бачо.
— «Господин майор Мадараши…»
— Ну, это правильно, — соглашаются многие из офицеров.
— Вы не возражаете? — спрашивает Сексарди, отрываясь от чтения приказа и глядя на нас поверх очков.
— Ну, дальше, дальше.
— Господин лейтенант Кенез…
— А этот почему?
— Бросьте, господа. «Главный врач батальона обер-лейтенант доктор Аахим…»
Шпрингер тонко заржал, все улыбаются. Лейтенант с золотыми зубами тяжело дышит.
— Но почему же нет, господа? В конце концов что нам, жалко?
Я выхожу покурить перед каверной, за мной следует Бачо. Подходит и Арнольд. Вместе обычной сигары я вижу в его зубах знакомую матросскую трубку. Ага, это, наверное, из последней посылки Эллы.
Бачо нервничает, глаза его блестят.
— Свинство! — говорит он откровенно и злобно сплевывает.
— Оставьте. Командование знает, что оно делает, — замечает Арнольд голосом, не терпящим возражений.
— Слушай, Матраи, верно, что тебя здорово пробрали в штабе батальона из-за этого подкопа? Ну ладно, ладно, ты мне только скажи свое мнение: действительно подкапываются?
— Я в этом убежден. Но так как штаб батальона приказал не принимать никаких контрмер… — Я оборачиваюсь к Шику: — Что скажешь об этом, Арнольд?
— Если командование считает недостаточно серьезным доводы господина лейтенанта, то что же я могу сказать? — отвечает Арнольд и скрывается в каверне.
В каверне господа офицеры поздравляют друг друга. Меня зовут, устраивают шумную овацию, жмут руку. Я тщательно избегаю встречи с Арнольдом в этой сутолоке. Бачо получил пятую награду. Ему дают роту, ту роту, которой временно командует Дортенберг. Теперь он превращается в помощника Бачо. Дортенберг поздравляет своего нового командира. Бачо искренне оправдывается перед лейтенантом, говоря, что он не виноват в случившемся, что он этого не хотел и, если бы знал, протестовал бы в штабе бригады, тем более что разговаривал с самим генералом Кёвешом.
Телефонист доложил, что звонит господин майор Мадараши. Первым он зовет к телефону Бачо. Я потихоньку пробираюсь к выходу и иду домой. В руке чувствую холодную, вялую ладонь Арнольда, в ушах звенят его непонятные слова. Что это было? Месть? Или Арнольд действительно сдался? Настоящий солдат тот, кто не имеет своей воли. Может быть, и я уже такой?..
Читать дальше