Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»

Я сел, закрыл дверцу. И сразу увидел свой ремень. Он валялся, как ненужный, на полу машины, в ногах, и тут же — безжалостно разрезанный ножом на куски галстук, так прочно скреплявший только что руки моего неприятеля.

Машина тронулась и скоро притормозила возле мотоциклистов. Полисмены загалдели, не то прощаясь, не то советуясь, и я понял, что тот, что находился снаружи, останется на шоссе, пока его напарник, сидевший сейчас между мной и Федькой, вернется. Я потом узнал, как его зовут, нашего конвоира, — Мартин; возможно, он был неплохой, даже симпатичный парень. Но когда машина снова тронулась и полисмен холодно, по-деловому взглянул на меня, на его лице не было и тени участия, с каким он слушал меня, когда подлетел на мотоцикле, когда спустился вниз, рассматривал ссадину на Федькиной голове, а потом тащил его, брыкающегося, наверное, с полкилометра по дождю, по скользкой траве. И стало ясно, что сержант Мартин с первого же мгновения нашей встречи ни капельки не доверяет мне.

— Я протестую. Вы не должны нас здесь держать!

— Ненадолго, совсем ненадолго.

Мартин надавил мне на плечо сильной рукой и притворил дверь. Сделал он это спокойно, с видом исполняющего как надо служебный долг, и я решил, что препираться с ним бесполезно. А кого-либо постарше в этой каталажке, в полиции городишка Медоу-Хейтс (я прочел название, когда мы подъезжали), никого постарше Мартина тут пока не было.

Я отошел от двери и сел на крашенный в белое диван, вернее, лавку, тянувшуюся вдоль стены. Жогов, щедро перебинтованный сержантом еще в машине, на ходу, в как бы надетом на голову белом чепце, сидел на другой такой же лавке возле узкого, с решетчатыми рамами окна, опершись локтем на стол, тоже выкрашенный в белое. Все прямо как в больнице!

Электрические часы над дверью показывали четверть шестого утра. Я смотрел на стрелки и пытался представить себе: хватились нас на пароходе или еще нет?

— Эй, — сказал вдруг Жогов, — слышь-ка, давай кончать эту бодягу. Отдаю тебе половину денег, и сматываемся к чертям отсюда. Хочешь — вместе, хочешь — порознь. Идет?

— Нет, не идет! — сказал я.

— Думаешь, они нас накормят и снова посадят в автобус? Уже, поди, трезвонят на судно и в консульство. Ты что, сдрейфил? На полдороге не отступают...

Дверь распахнулась, и вошел Мартин. В руках он держал две белые кружки. Легкий парок поднимался от них, запахло кофе, и я вдруг понял, что зверски хочу есть.

— Ну как? — Сержант показал на белую повязку Жогова.

— О’кэй, — сказал Федька, но как-то деланно, неправдиво.

Сержант ушел. Я взял кружку со стола, стал пить, обжигаясь.

— Мало же тебе, однако, нужно! — заметил с иронией Жогов.

— Сто двадцать семь долларов, до последнего цента, и чтобы ты признался перед всей командой, что сделал подлость — обобрал мертвого. Как мародер.

— С-сво-олочь! — Губы у Федьки дрогнули. — Так ты, значит, вот зачем тут! Гонишься за мной, сука, всю дорогу гонишься! — Он вскочил, выбрался из-за стола, только держался за него, словно боясь упасть. — Чистенький, значит... за справедливость! А что меня чуть было не прикончил, не помнишь? А если бы вышло — камешком-то? А?

Я быстро поставил кружку на лавку и подался вперед. Надо было изготовиться: Федька, изменившийся в лице, вытянувший вперед руки с маленькими цепкими пальцами, шел на меня.

— Задушу! — хрипел он. — Соб-бака... Ни себе, ни другим!

— Стой, — сказал я и потом громче: — Еще шаг — и получишь!

Даже сам не знаю, как дальше получилось. Я ведь совсем забыл про его же, Федькину, финку, а она была у меня в узком карманчике, который нашит обычно возле колена на джинсах; я сунул ее туда, когда проделывал дырку в ремне, чтобы связать ему ноги, и потом как-то не выронил. Финка была в ножнах, и даже кнопка на петельке, которая придерживает ручку, расстегнута. Я выхватил финку и направил лезвие вперед:

— Отойди!

Он послушался. Упал на лавку, обхватив забинтованную голову руками, застонал. Потом вскочил, и опять его лицо перекосилось.

— Вот! — крикнул он, грозя кулаком. — Вот ты получишь деньги! Я хотел до Сиэтла добраться, у меня там знакомство наметилось, парень один обещал помочь. А теперь — к чертям, здесь заявлю, попрошу политической защиты, и тогда посмотрим, что ты скажешь. Особенно на пароходе твоем треклятом. Поверят ли еще тебе, что ты чистенький, справедливый! Я ведь и про камешек могу заявить. Рана-то во. — Он ткнул себя рукой в белый бинт. — Рана — это доказательство, а за покушение на убийство знаешь что бывает?