Владимир Кашин - С нами были девушки

Он заморгал близорукими глазами:

— Так точно, товарищ капитан! Приказано поднять сержанта Аксенова и привезти ефрейтора Чайку.

— Пусть возьмет мою машину!

— Есть взять вашу машину!.. Разрешите исполнять?

— Идите!

Сазанов откозырял, повернулся, несколько секунд потоптался возле порога, словно не мог попасть в дверь, потом стремительно выскочил в коридор.

После того как техник-лейтенант ушел, в кабинете командира воцарилась какая-то болезненная тишина. Моховцев глубоко втиснулся в кресло и пристально смотрел в темный угол полуосвещенной комнаты. Замполит все еще рассматривал сверкающую звездочку на фуражке и теребил пальцами лакированный ремешок на околыше.

От плохо заправленной керосиновой лампы на стены падал мигающий свет. Ветер, усилившийся к ночи, стучал и поскрипывал открытой форточкой. Со двора доносился — то приближаясь, то отдаляясь — приглушенный рокот движка радиостанции.

— Значит, ты настаиваешь на том, чтобы дознание поручить Земляченко? — нарушил тяжелую тишину комбат.

— Я свою мысль высказал.

— Пусть будет по-твоему, — окончательно согласился Моховцев, поднимаясь и давая этим понять, что разговор окончен.

Неизвестно, когда и как возникла «солдатская почта».

Речь идет, конечно, не о настоящей полевой почте, которая доставляет в действующую армию письма, газеты, журналы.

Есть еще одна связь — солдатская, самодеятельная, прокладывающая свои незаметные линии через окопы, ходы сообщений, от подразделения к подразделению, от поста к посту, от одного воина к другому. При помощи «солдатских известий», непонятно как, фронтовики раньше других узнают свежие новости.

Вносовцам категорически запрещалось использовать телефон для личных разговоров. Командиры взводов и дежурные на ротных постах время от времени включались в линии, чтобы проследить за порядком на них. Но, несмотря на все это, на посту Давыдовой вскоре знали, что капитан поехал в штаб командующего.

Одновременно с Давыдовой об этом узнал и командир роты Лаврик. Теперь он не ругал ни наблюдателя, ни начальника поста, не обещал приехать и «сделать из них вареную бульбу», а только тихим голосом спрашивал девушек, понимают ли они, что наделали, и после каждого слова стонал, словно от зубной боли. Для тех, кто знал командира роты, это было самым страшным. Когда он сердился или мрачно молчал, девушки не особенно беспокоились, все знали: пройдет время — и старший лейтенант опять станет уравновешенным. Но сейчас они понимали: тем, кто вынудил командира роты вот так стонать, он никогда не простит.

Младший сержант Давыдова не стала упрекать ефрейтора Чайку. Узнав, что вместо «фокке-вульфа» сбит «боинг» союзников, она своей властью сняла Зину с дежурства и встала вместо нее.

За время совместной службы на посту Чайка успела подружиться с девушками. Давыдова знала Зину еще со времен боев на Волге и, как старшая — не только по воинскому званию, но и по возрасту, — по-матерински опекала ее. Осиротевшая Рая Лубенская, у которой родителей и сестру замучили гестаповцы, чувствуя сердечность Зины, потянулась к ней, как к родной, и смотрела на новую подругу влюбленными глазами. Заре нравилось, что Зина сдерживает свои чувства и не рвется с поста в батальон. Вот только, может, с Любой Малявиной они были слишком разными и, видимо, поэтому не смогли сблизиться.

Теперь вокруг Зины образовалась какая-то пустота. Живым укором стояла на посту с автоматом и биноклем Давыдова; Рая и Зара хозяйничали во дворе — готовили ужин для всех, в том числе и для нее, хотя она уже не исполняла никаких обязанностей. А Люба улеглась на нары спать, ибо ей предстояло ночью заступать на дежурство. Но она тоже не спала, поворачивалась с боку на бок и вполголоса кого-то ругала.

В землянке, наспех выкопанной для артиллерийского командного пункта и теперь оставленной вносовцам, было тихо. Вскоре, перестав бурчать, задремала Малявина.

Зина не выходила во двор. Ей не хотелось попадаться на глаза подругам. Если бы могла, то убежала в горы, в дикую, безлюдную глушь.

Вспомнилось, как с первых дней своей военной службы стремилась попасть на отдельный пост, как хотелось самой караулить воздушного врага, как изнывала в штабной оперативкой комнате…

Потом появился он, лейтенант. В ее девичьей душе уже давно созревала мечта о таком верном друге. И тогда, когда ей больше не хотелось на пост, пришлось ехать. Может, это ей наказание за то, что она на минутку замечталась о своем девичьем счастье, забыла, что идет война, что льется кровь, что сотни и тысячи людей еще гибнут в застенках, — слишком рано замечталась?..