Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

Уверенно, как-то незыблемо стоял; казалось, любой расшибется, если попытается столкнуть или хотя бы сдвинуть его с этого облюбованного им места.

На бронекатер Медведев поднялся за матросами, вернувшимися с физзарядки. Максиму, словно они были давно знакомы, не назвав себя, протянул руку для пожатия и заявил тоном, исключающим какие-либо возражения:

— Мой суточный паек сейчас же получить в штабе, и сразу в общий котел. Думаю, до отбоя пробуду у вас, так что не стесняйся, своевременно приглашай к столу.

Завтракали, обедали и ужинали, как стало уже правилом, в носовом кубрике. Все вместе. Комиссар не полез во главу стола, где хозяйничал Максим, он присел к краешку, который был поближе к трапу.

— Чтобы ненароком не обнесли, — пояснил Медведев. Вроде бы даже проворчал, но из глаз его лилась такая доброжелательность, что Одуванчик не удержался от реплики:

— Такую фигуру, если и захочешь, не обнесешь.

— На комплекцию мою или на должность намекаешь?

Так начался первый разговор, скоро ставший общим — непринужденным, откровенным. За день неоднократно и неожиданно вспыхивали подобные разговоры. Говорили о привычно волнующем, наболевшем, о чем обменивались мнениями не раз. Однако Максим заметил, что сегодня все было и так, и одновременно — несколько иначе. Прежде всего потому, что Медведев никому не навязывал своего мнения: он репликами загонял беседу в нужное русло, наводил ее на правильные выводы. Причем ни разу в разговоре не употребил стандартных выражений, вроде — «фашистские стервятники». Обыкновенными своими словами пользовался Медведев и ораторских приемов избегал, но его слушали внимательно, без явной или тайной зевоты.

Может быть, в этом — в умении безраздельно владеть вниманием слушателей — и есть талант политработника, не только назначенного соответствующим приказом, а прирожденного, выбравшего эту профессию по велению сердца?

Весь день Медведев пробыл у них. И Максим понял, почему он поступил так: теперь комиссар знал будни бронекатера, видел его команду не в парадном строю, а за работой, на собственном желудке испробовал способности катерного кока.

Только после ужина у Медведева нашлось время и для беседы с Максимом, вернее — для короткого разговора. Медведев просто сказал, протягивая Максиму свой портсигар:

— Что я могу сказать тебе? Зеленые вы еще. Чрезвычайно зеленые. Не перебивай, не спорь. Не люблю, когда начинают возражать, не дослушав… Войну на сухопутье вы хорошо знаете. Справлялся в политотделе бригады. Хорошо и то, что отрабатываете взаимозаменяемость. Сами себе, возможно, жизнь спасете, если с душой отнесетесь к этому святому делу. Загвоздка в другом. Как думаешь, какие боевые задачи вам придется решать?

— Артиллерийская поддержка пехоты и высадка тактических десантов, — уверенно, но с опаской ответил Максим, чувствуя, что еще не имеет полного понятия о том, что уже точно известно Медведеву.

— Небось тактику на «отлично» сдал? — усмехнулся комиссар и помолчал, глядя на небо. — Боевая жизнь, Максим Николаевич, — сложнейшее явление. Поэтому не давай мозгам отдыха. Думай. Каждую свободную минуту думай. О том, какое боевое задание тебе может подкинуть беспокойное начальство, в какой допустимой обстановке и как решать его придется.

Сказал это, сунул Максиму свою лапищу и неспешно зашагал к штабу дивизиона.

Мелькали дни, до невозможности однообразные: боевая подготовка, боевая подготовка. Казалось бы, чему учить матросов, если самый молодой из них служит на флоте пятый год, но все учились, используя для этого любую минуту: каждый точно знал, что от прочности, надежности знаний даже одного члена экипажа зависит не только его жизнь, но и жизнь товарищей, судьба катера.

А снега уже не было и в помине, везде, где только было доступно, зеленела нежная травка. И ленинградцы — за зиму несправедливо постаревшие женщины и повзрослевшие дети — вскапывали скверы, вскапывали даже клочки и клочочки земли, не прикрытые каменными плитами или брусчаткой: готовились садить картошку.

Казалось, ничего не предвещало каких-либо изменений в размеренной жизни личного состава бронекатера, и вдруг утром 24 мая Максима вызвали в штаб дивизиона. Не через посыльного, а семафором. Он, разумеется, без опоздания прибыл к назначенному времени.

В кабинете Борисова сидел Медведев, который только кивнул Максиму. Зато Борисов и вышел из-за стола, встречая его, и руку пожал. Потом, когда Максим уселся на указанный ему стул, он начал разговор: