Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

Наконец катера-тральщики просигналили, что закончили работу и сердечно благодарят всю команду бронекатера за братскую помощь. В тот момент Максим не понял по-настоящему ни их благодарности, ни того, что общими усилиями удалось сделать за эту короткую ночь. Тогда он просто и с радостью вслед за катерами-тральщиками скользнул под защиту дамбы Морского канала. Но и тут, в затишье, где вражеские снаряды были бессильны впиться в катер, не сразу догадался посмотреть на небо, готовое вот-вот порваться под напором лучей поднимающегося солнца. Зато сразу же захотелось курить, и он полез в карман за табаком. Медведев, всю ночь чуть сзади него простоявший в боевой рубке, опередил его, протянув свой портсигар. И они закурили в полном молчании. Потом, опомнившись, Максим объявил отбой боевой тревоги и желающим разрешил курить. Моментально из орудийных башен вылезли комендоры, немного одуревшие от пороховых газов. А все прочие — кроме мотористов — и даже некурящие молча стянулись к боевой рубке, сгрудились около нее. И Максим почувствовал, что с этой ночи они уже не просто личный состав сто второго бронекатера, а маленькая и очень дружная боевая семья.

А на привычном месте стоянки их поджидал Борисов. Он по-прежнему стоял на берегу, заложив руки за спину. Словно и не отлучался ни на секунду.

Пришвартовались, перекурили теперь уже на берегу, сидя или даже лежа на траве, и по-особому восприняли ее зелень, многокрасочные и волнующие запахи, восход солнца и посвист в кустах какой-то пичуги. И обратно на катер: банить орудия, чистить пулеметы, дымовую аппаратуру и вообще наводить на катере образцовый порядок, нарушенный минувшей ночью.

В самый разгар работ и появилась Рита. Одна. В щеголеватых хромовых сапожках и с «кубарем» в каждой петлице.

Увидев ее, Максим торопливо сполоснул руки, сменил рабочий китель на выходной и заспешил на берег: пригласить Риту в свою каюту посчитал неприличным. А на берегу… Разве тут найдешь укромное место для душевного разговора, если вдоль берега стоят катера дивизиона, если десятки любопытных и даже завистливых глаз непрестанно покалывают твою спину? Вот и не поцеловались даже при встрече, вот и стояли на подобающем расстоянии друг от друга, ведя вполне светский разговор о погоде, которая наконец-то вроде бы решительно повернула на лето, о том, что минувшая голоднущая зима теперь уже никогда не повторится.

Не только потому, что кругом были люди, держались на расстоянии друг от друга и вели ничего не значащий разговор: Рита никак не могла (хотя и старалась) забыть, не могла простить Максиму бестактности, допущенной им сразу после возвращения с задания. Больше того: та бестактность вдруг натолкнула на мысль, что у них нет той любви, о которой она, Рита, мечтала. Если бы была любовь, он не сказал бы тех слов, а она не услышала или давно забыла бы и их, и тон, каким они были сказаны. А Максим, как он мысленно уверял себя, сейчас просто не мог вести себя иначе, откровенно радоваться приходу Риты: новое задание могут дать буквально через минуту, а на бронекатере так много еще нужно сделать. И именно сегодня, в ближайшие минуты.

И все-таки Рита еще надеялась на что-то, еще упрекала себя за то, что неправильно поняла и понимает Максима: ведь ему так достается на службе. Поэтому сказала немного растерянно, обиженно:

— Ты совсем не пишешь мне. Только одно письмо и прислал, в котором сообщил, что сменил место службы. Даже точного адреса не указал…

— Ритка, ты же сама теперь командир, ты сама обязана прекрасно знать, что можно, а что нельзя доверять почте.

Правильно, она знала все это. Но все же…

Чтобы смять затянувшуюся паузу, он спросил:

— Как папка? Галкин?

И то, что он поставил их рядом, — обидело Риту. Она ответила холоднее, чем следовало:

— Спасибо. Оба здоровы.

Минут двадцать они терзали друг друга подобным разговором. Выручил Ветошкин, прокричавший с катера:

— Товарищ лейтенант! Вам приказано немедленно явиться в штаб дивизиона!

— Извини, Рита, сама понимаешь, — чуть излишне заторопился Максим.

Рита почувствовала эту поспешность, уловила еле заметную радость, прозвучавшую в голосе Максима, промелькнувшую в его глазах, и сказала сухо, не без иронии:

— Конечно, спеши… к начальству.

Повернулась и решительно зашагала прочь. Уже вдогонку ей Максим крикнул:

— Я обязательно напишу тебе! Слышишь, Рита? Обязательно!

— Пиши, — ответила она, даже не замедлив шага.