Анатолий Чехов - Кара-курт

«Эмка» скрылась за поворотом улицы. Кайманов с Галиевым и Клычханом направились дальше, отыскивая хотя бы одного человека, с кем можно было бы поговорить.

Снова потянулись пыльные окраины города, глинобитные кибитки, дувалы, тандыры в виде огромных, перевернутых вверх дном чугунов, с закопченной дыркой наверху — своеобразные приспособления для выпечки чурека — хлебных лепешек.

На одной из самых кривых улочек, такой, что и улицей ее не назовешь, все трое еще издали увидели вывешенный над убогой мазанкой красный флаг.

— А вот и живая, да еще революционно настроенная душа, товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев. — Все-таки приятно видеть красный флаг в чужой стране.

Они остановились перед украшенной красным флагом кибиткой. На пыльной улице играли черные от загара и грязи мальчишки. Один из них, в самых ветхих лохмотьях, отличался от остальных синими, как васильки, глазами. Это было так необычно для жителей востока, что мальчик невольно обращал на себя внимание. Рядом с ним держался другой мальчишка, почище и получше одетый, видно, из более зажиточной семьи.

— Эй, огланжик, бярикель, [31] Огланжик, бярикель — мальчики, идите сюда. — позвал Кайманов, — идите сюда.

Он достал из кармана несколько карандашей и блокнот.

Мальчики мгновенно налетели со всех сторон, причем оказалось их гораздо больше, чем было на улице.

Кайманов раздал им карандаши, разделил бумагу из блокнота, потрепал по волосам мальчика с удивительными синими глазами.

— Как зовут?

— Усехон.

— Гуссейнхан, значит. Хорошее имя Гуссейнхан. Что ж, давай будем знакомиться...

Из кибитки вышел хозяин, видимо, отец синеглазого Гуссейнхана. Низко кланяясь и широко улыбаясь, он жестом пригласил гостей к себе в дом. Кайманов приветствовал его по-фарситски. Тот, услышав родной язык, обрадованно затараторил, воздевая руки к небу, благодаря аллаха, что он послал ему таких знатных гостей.

Яков слушал внимательно, стараясь не показать свое ироническое отношение к тому, что говорил отец синеглазого оглана.

Магазин этого торговца — кибитка, сложенная из сырца самана. Весь ассортимент товаров — три охапки сена, мешок древесного угля, вязанка дров. Хозяин, высушенный солнцем фарс в сомнительной чистоты рубахе, вылинявших домотканых штанах, расстелил в тени кибитки убогий коврик, на нем — салфетку, поставил тунчу — чайник, четыре пиалы для гостей.

Кайманов, нисколько не задумываясь, уселся по-восточному, приглашая Галиева и Клычхана последовать его примеру.

— Тебя как зовут? — спросил хозяина Яков.

— Ашир, джан горбан, да продлятся вечно дни твои, да будет блаженством жизнь твоих детей!

— Мы тоже от души желаем счастья тебе и твоей семье, — приветливо сказал Кайманов. И после перечня вопросов, предусмотренных этикетом, попросил: — Расскажи, как живешь, как идет торговля?

— Ай, плохо идет, — весьма польщенный вниманием советских военных, ответил Ашир.

— Хоть что-нибудь продал?

— Ай, никто ничего не покупает, особенно сегодня, ни одного человека нет.

— Зачем тогда время тратишь?

— Сижу, хоть на людей смотрю. Работы все равно нет никакой...

Глаза Ашира перебегали с одного русского на другого, несколько раз он взглянул на Клычхана так, будто силился вспомнить, где видел этого человека.

Кайманов рассмеялся:

— У тебя выходит, как у муллы Насреддина: купил яйца по копейке за штуку, сварил, покрасил, продал три яйца за две копейки, зато навар себе оставил. Зимой, наверное, мангал ставишь, уголек бросаешь, чай не пустой ведь, с сахаром пьешь?

— Ай, дугры, ай правильно, болья, болья, — согласился Ашир. Он был явно смущен убожеством своего магазина, а может быть, чем-то еще.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев, — спросите его, почему на улицах никого нет?

Кайманов перевел вопрос. Ашир опустил голову, полуприкрыл глаза, развел руками. Взгляд его из-под опущенных век блеснул все тем же выражением хитрости и подобострастия.

— Неудобно говорить, — замялся он. — Ладно, скажу... В газетах писали, муллы говорили: «Советы всех будут убивать, все отбирать».

— Муллы ваши наврали, — заметил Яков, — и газеты врут. Кого увидишь, всем скажи: советские красноармейцы никому ничего плохого не сделают, а уж если кто вздумает взять что-нибудь без денег или поступит грубо, сразу сообщите любому начальнику.

— Правильно, горбан, очень правильно говоришь! — воскликнул Ашир. — Газеты наши писали: Гитлер взял Москву, а советские люди устроили в честь победителей той. Ай, как наврали муллы, как наврали газеты! Если такая армия к нам пришла, — значит, много еще сил у Советов!