Анатолий Чехов - Передаю цель...

След был свежий. Отпечатки самодельной обуви — чарыков — пересекали взрыхленную бороной контрольно-следовую полосу, тут же возвращались обратно. Точно какой-то шалый бродяга, не таясь и не применяя ухищрений, топтался здесь.

Но едва ли это было так: «шалый бродяга» далеко в погранзону не зайдет — его остановят.

Странным было и то, что след не вел ни к границе, ни в сторону аулов, расположенных по краю песков Кара-Кума, а уходил по каменистому ущелью в горы, где не было дорог, каких-либо населенных пунктов.

— Посвети-ка еще, сынок, — сказал лейтенанту майор Кайманов» Ему, опытному следопыту, заместителю коменданта пришлось сегодня самому выехать сюда к границе, чтобы помочь организовать поиск молодому начальнику заставы лейтенанту Воронцову.

Воронцов включил следовой фонарь, опустил его к самой земле. Ослепительно-белый луч выхватил из темноты склонившуюся над следом сухопарую фигуру замполита заставы младшего лейтенанта Пинчука, отпечатки обуви нарушителя на взрыхленной поверхности, попавшие в след с краев комочки грунта. Эти комочки и не стершаяся еще выпуклая полоска от косой трещины на пятке правого чарыка означали, что кто- то побывал на КСП совсем недавно.

— Нарушитель прошел до того, как поднялся ветер, — сказал Кайманов. — Выехали мы из комендатуры около четырех. В двадцать минут пятого подул утренничек, сначала порывами, потом засифонил полным ходом… Сейчас без четверти пять, значит, давность следа не больше часа.

— А я что-то не приметил, когда утренник дул, — признался Воронцов. — В машине ветер все навстречу.

— Из машины тоже можно приметить по листве кустов и деревьев, — сказал Кайманов. — Ну что ж, давайте разбираться, кто здесь побывал…

— Разве и это можно узнать?

— Захочешь, и характер узнаешь… Вот, смотри: на пятке правого чарыка — трещина. Аккуратный человек чарык зашьет, а этому — наплевать. Сразу видно — лодырь, разгильдяй… Правую ногу ставит «полуелкой», левую волочит. Энергичный — ноги ставит параллельно. А этот — наверняка замухрыш, шаромыга, и весу-то в нем килограммов пятьдесят вместе с его торбой.

— Однако пятка следа заглублена больше, чем носок. Видимо, нарушитель — человек в возрасте, — заливая след гипсовой кашицей, сказал младший лейтенант Пинчук.

Всей комендатуре было известно, что недавно прибывший на заставу замполит увлекается криминалистикой, и Кайманов, уважая всякую науку, даже в виде самодеятельной науки Пинчука, терпимо относился к его упражнениям: «Раз исследует, значит, интересуется, — пускай его…» Из-за этой приверженности Пинчука к «научно-исследовательской» деятельности Кайманов даже называл его не иначе, как на «Вы».

— До КСП-то он все-таки дошел? Значит, не так-то уж и прост? — поддержал своего замполита Воронцов.

Лейтенанту, видимо, хотелось, чтобы нарушитель оказался опасным диверсантом: замечание майора насчет «шаромыги» его явно разочаровало.

Кайманов понимал, что и Воронцов, и его замполит, младший лейтенант Пинчук смотрят на него как на человека, уже отработавшего свое, хоть и не лишенного некоторого практического опыта. Что говорить, опыта ему не занимать: тридцать четыре года на границе в этих горах, сначала начальником заставы, а затем и заместителем коменданта, — все это чего-нибудь да стоит… Передать бы свой опыт таким вот, как Воронцов и Пинчук, не унести с собой в могилу…

Майор наклонился, еще раз внимательно осмотрел следы, измерил длину шага, сравнил глубину отпечатков с заглублением следа лейтенанта. Со своими отпечатками не сравнивал: сапоги шил всю жизнь на заказ, обмундирование, как правило, брал самого большого размера.

В общих чертах он уже представлял себе, что за человек здесь побывал, хотя интуиция, конечно, не доказательство.

Лейтенант выключил следовой фонарь, и Кайманов некоторое время ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Вид ночных гор, великолепные чинары, поднимающие свои кроны в звездное небо, журчащий в темноте у подножия этих чинар ручей, шорохи щебенки по склонам да посвист охотившихся сычей— все это, с юности знакомое и привычное, составляло ощущение границы, где был его дом, его работа, его жизнь…

Решив дать Пинчуку закончить свои упражнения, майор спросил Воронцова: