Анатолий Чехов - Чёрный беркут

Яков медленно пошел по длинному коридору, читая по пути таблички с фамилиями. Из-за дверей слышались громкие голоса. Откуда-то донесся приглушенный крик. Ему стало не по себе. Вот и дверь «его» кабинета. Постучал.

— Войдите...

За письменным столом — человек средних лет, в штатском. Следователь. Бледное, утомленное лицо. Под глазами темные круги. Волосы гладко причесаны, смоченные то ли водой, то ли бриолином, влажно блестят. В углу, за отдельным столиком, очевидно, писарь. У входа — часовой с винтовкой.

— Садитесь, — предложил следователь. — Курите! — Пододвинул пачку папирос.

С тридцатого года Яков не курил, но тут, волнуясь, взял папиросу, жадно затянулся. По привычке все подмечать, увидел, что средний ящик письменного стола приоткрыт: достаточно одного движения, чтобы выхватить пистолет.

Следователь читал какую-то бумагу, затем отложил ее в сторону, внимательно посмотрел на Кайманова.

— В Москву телеграфировали?

— Послал две телеграммы: Иосифу Виссарионовичу Сталину и Михаилу Ивановичу Калинину.

— Не надо было. Мы бы и сами разобрались. Что у вас стряслось на Даугане?

— Народ посчитал, что меня неправильно сняли с председателей.

— Кто организовал сборище?

— А разве собрания всегда надо организовывать?

— Вопросы задаю я, вы — отвечаете. Кто организовал собрание?

— Товарищ следователь, вы шьете дело комиссару Лозовому. Ничего у вас не выйдет. Вызывайте хоть весь поселок, все скажут: комиссар собрание не организовывал. За меня люди сами вступились. Если по чести: моей вины во всем этом деле тоже нет. Портреты Антоса с его биографией продержал у себя Павловский, а потом подкинул в поселковый Совет. Секретарь райкома Ишин почему-то обвинил во всем меня.

— Вы знаете, что будете отвечать за каждое слово, сказанное здесь?

— И отвечу. Как только выйду отсюда, о комиссаре Лозовом и о себе Наркому обороны напишу.

— А если так скоро не выйдете?

— Люди напишут. Комиссар сделал все, чтобы не допустить стихийный бунт, а вы его под стражу. Вы не знаете, кого вы взяли.

— Кого арестовали, разберемся. Сейчас речь идет не о Лозовом, о вас. Если вам не все равно, сколько вы пробудете здесь, отвечайте на вопрос прямо. Кто организовал собрание на Даугане?

— Ну я организовал, я! — теряя терпение, воскликнул Яков. — Сдал дела, хотел пулю себе в лоб пустить, да комиссар вовремя подоспел. Народ сбежался, Василий Фомич повернул дело так, что все согласились дождаться представителя исполкома. Что еще надо?

— Хорошо. Теперь скажите, вы знаете, что бывает за вооруженное сопротивление власти?

— Какое еще сопротивление? Насчет Павловского?

— Значит, вы не отрицаете, что оказали вооруженное сопротивление заместителю коменданта Павловскому?

— Жалею, что не пристрелил! Это он все затеял. Бдительность проявил! А из-за самого погибли Шевченко и Бочаров — пограничник и наш бригадир. Вот кого надо судить, а не меня и не комиссара.

— Значит, вы не отказываетесь, что угрожали Павловскому оружием и сейчас жалеете, что не застрелили его?

— Да, жалею, — в запальчивости подтвердил Яков.

— Этими словами вы подписываете себе приговор. Существует статья, касающаяся пограничной зоны...

Резко зазвонил телефон. Следователь снял трубку, коротко сказал: «Нет, сейчас занят». Якову показалось, что в мембране звучит знакомый голос. «Кто бы это мог быть?» Следователь положил трубку, снова поднял на него темные проницательные глаза.

— Скажите, Кайманов, когда вы только приехали на Дауган, вы встречались с контрабандистом по имени Каип Ияс?

— Я его задержал и передал на погранзаставу.

Он отвечал не задумываясь, будто не верил, что допрос ведется всерьез.

— До того Каип Ияс всю ночь пребывал вместе с вами в одной пещере?

— Была же гроза, ливень!

— А не кажется ли вам странным, Кайманов, что тот же Каип Ияс вторично встретился в погранзоне с вами и Лозовым? Комиссар с ним беседовал? Верно?

— Черт знает что! — вырвалось у Якова.

— Значит, вы не отрицаете, Кайманов, что и во второй раз встречались с контрабандистом по имени Каип Ияс, что после стычки с нарушителями государственной границы комиссар Лозовой и вы вели с ним продолжительную беседу?

— Слушайте, — еле сдерживая себя, произнес Яков. — Каип Ияс — последний терьякеш, шаромыга. Это — падаль, не человек. Его не только на Дауганской заставе знают, но и начальник заставы Пертусу Черкашин знает и комендант Федор Афанасьевич Карачун...