Анатолий Чехов - Чёрный беркут

Стало совсем светло, когда он, пропетляв по улицам города, остановил коня у знакомого палисадника с разросшимися кустами персидской сирени, окружавшими невысокий глинобитный дом Лозового.

Накинув повод на столбик калитки, с сильно бьющимся сердцем вошел в палисадник. В первое мгновение не мог понять, что происходит: дверь раскрыта настежь, створки одного из окон распахнуты, садовая дорожка усеяна листками бумаги.

— Руки вверх! Поднимай, поднимай, чего встал? Оружие есть? Нож есть?

В полутьме коридора ничего не мог разглядеть, но руки поднял.

— Сидоркин, кто там? — послышался из комнаты чей-то голос.

— К арестованному...

— Давай сюда.

Кто-то быстро охлопал его по всем карманам. «Что, если хватить в переносицу маячившего перед ним человека, а там одним махом в седло, и поминай как звали?» Но слово «к арестованному» остановило его. «Кто арестован? Уж не Василий ли Фомич?»

Рванул дверь, вошел в комнату, освещенную бьющим прямо в окна красноватым утренним солнцем.

— Руки! — послышалось за спиной.

В середине комнаты стоял Лозовой, за столом сидел незнакомый военный с тремя «кубиками» в петлицах, в форме войск НКВД, рылся в бумагах.

— Документы! — оторвавшись от бумаг, поднял глаза на Кайманова военный.

Яков быстро посмотрел на Лозового, будто спрашивал взглядом, что делать.

— Спокойно, Яша, — ответил комиссар. — У тебя просят документы. Надо предъявить.

Кайманов расстегнул карман гимнастерки, положил на стол паспорт и удостоверение, выданное погранкомендатурой.

— Фамилия?

— Там написано. Комиссар меня знает, — все еще не веря происходящему, по привычке ссылаясь на авторитет Лозового, сказал он.

— Вижу, что знает.

Солнечный луч, бивший в голову представителю НКВД, высвечивал на его макушке розоватую кожу. Против света Яков не очень хорошо видел его лицо, зато сам был отлично виден.

— Итак, фамилия?..

— Кайманов Яков Григорьевич, бывший председатель поселкового Совета Даугана.

— Зачем в город?

— Вызвали в НКВД.

— Значит, по адресу. Сидоркин, осмотри еще раз.

Красноармеец снова охлопал карманы Якова, доложил, что оружия нет.

— Василий Фомич, как же так? — негромко спросил Яков.

У него просто не укладывалось в голове: арестован комиссар гражданской войны Лозовой, человек, делавший революцию! Разве возможно такое?

Он незаметно кивнул Василию Фомичу в сторону окна, из которого виден был привязанный у калитки конь, показал взглядом на рывшегося в столе и запихивавшего в портфель документы оперативника, как бы говоря: «Только прикажи, через минуту будешь на свободе!» Но Лозовой едва заметно покачал головой:

— Разберутся, Яша. Правда восторжествует.

«Да кто разбираться-то будет?» — с горечью подумал Яков. По собственному опыту он знал, что правда торжествует далеко не всегда. Его самого сняли с председателей за чужой промах. Где же она, правда?

— Руки не связываю, — не поднимая головы, сказал Лозовому оперативник. — Это единственное, что могу для вас сделать.

— Да, конечно, — лаконично произнес Лозовой.

«А оперативник-то тюха, — подумал Яков. — Я бы на его месте так не поступил».

Оперативник действительно был явно не в своей тарелке: с обыском не спешил, будто ему самому хотелось оттянуть время. Не обращая внимания на Якова и комиссара, он встал, вышел в другую комнату,

— Василий Фомич, еще не поздно. Я их задержу. Конь у ворот. Скачите прямо к Амангельды — он вас в горах так упрячет, никто не найдет, — едва слышно зашептал Яков, повернувшись спиной к стоявшему у двери конвоиру.

— Попыткой к бегству я как раз и докажу, что в чем-то виноват, — так же тихо ответил Лозовой.

— Да в чем вас обвиняют-то?

— В организации антисоветского мятежа на Даугане. Это, так сказать, последняя капля. А вообще, сам пока не знаю.

— Зачем? Кому это надо? Все ведь неправда! — уже не таясь, громко произнес Яков. — Вы понимаете, кого вы берете? — обернулся он к появившемуся на пороге оперативнику. — Это же комиссар Лозовой! Василий Фомич Лозовой. Его каждый здесь знает, он у нас революцию делал!

— Думаете, без вас не знаю? — сказал оперативник. — Я — военный. У меня приказ. Не выполню, пойду под трибунал. И без того разрешаю больше, чем положено, потому что лично знаю Василия Фомича...

Растерянный, потрясенный, Яков отказывался понимать то, что слышал. Оперативник, как видно, уважающий комиссара, не скрывал, что Лозовому грозит опасность. Пока не поздно, надо что-то делать, надо все взять на себя.