Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Я свободен?

— Пока свободны. Потребуетесь, вызовем.

Как во сне, Яков расписался в какой-то книге, пошел по коридору. У подъезда остановился, еще не веря, что все позади и что он снова может вернуться к семье, к друзьям. А может, отпустили только для того, чтобы следить, где он бывает, с кем связан, да не похаживает ли к нему через границу какой-нибудь Каип Ияс? Пусть следят. Бояться ему нечего. Он и сам бы сейчас готов был из-под земли достать Каип Ияса, чтобы тот помог снять все подозрения с Василия Фомича.

Из-за угла выехала машина, остановилась.

— Яша, сюда!

— Ай, Ёшка-джан, садись скорей!

Он не сразу рассмотрел на заднем сиденье улыбающиеся физиономии Барата и Алешки Нырка. Из вестибюля выбежал Федор Карачун, обнял Якова, открыл дверцу машины. Нырок тут же налил Кайманову стакан водки. Тот залпом выпил, не почувствовал ничего, словно это была вода.

— Поехали, дома допьем! — скомандовал Карачун.

— Афанасич, мне надо на Дауган. Ольга, поди, извелась вся, и в поселке не знают, где я.

— Ольге уже передали, в поселке знают. Шофер дорожного управления Ваня Якушкин к вам поехал. Я ему наказал, чтобы всем, особенно жене, передал: Яков, мол, ни в чем не виноват, освобожден. У нас тут разговор будет долгий, так что не обессудь, немного задержу.

Машина выехала за город и помчалась к комендатуре.

— Не знаю, Афанасич, как тебя благодарить! Если бы не ты... Словом, сам знаешь. Выручить бы теперь Василия Фомича.

— Чего там благодарить, — махнул рукой Карачун. — А в общем скажи спасибо, что понравился комбригу Емельянову. Долго уговаривать его не пришлось... Да еще твой отчим помог.

— Как отчим? Он же на Мургабе.

— Прошел слух, собирается вернуться. Мамаша твоя ждет его. Но это разговор особый.

Известие, что возвращается отчим, озадачило Якова, хотя это был и не тот, главный вопрос, который сейчас его волновал.

— Где Павловский? — спросил он. — Надо во что бы то ни стало заставить этого гада сознаться в подлоге в ложном доносе.

Карачун ответил:

— Нет Павловского. Получил вызов из Москвы, уехал.

— Так... Догадался, значит.

Как же теперь выручить комиссара? Надо было заставить Павловского самого опровергнуть донос. А теперь где найдешь этого хлыща в модных сапогах? Только сейчас Яков по-настоящему понял, чем обязан своим друзьям — Федору Карачуну, Барату, Алешке Нырку. Они сделали почти невозможное, освободили его от неминуемого суда по самым серьезным политическим обвинениям.

Барат и Нырок на полпути вышли из машины, отправились домой, а Карачун с Яковом на холостяцкой квартире, принявшей без Светланы нежилой вид, почти до вечера просидели за составлением писем в ЦК и Наркому обороны, в которых неопровержимо, как им думалось, доказывали невиновность Василия Фомича.

— Ну почему, почему так? — уже не в первый раз с горечью спрашивал Яков. — Объясни ты мне, Федор, откуда такое? Самые заслуженные люди, и вдруг — враги народа...

— Думаешь, я знаю откуда? По-своему, конечно, понимаю: идет огромная очистительная работа. Есть еще на нашей земле немало явных и тайных врагов. Многих схватили правильно, а вот от лишнего усердия берут и таких, как Василий Фомич. Просто тут кто-то перестарался. Дело, может, не только в Павловском.

— Но ведь лучших людей берут. Наверняка работает иностранная разведка. Доносик напишут, а его надо проверять. Проверяют с пристрастием. Какому-нибудь следователю, вроде того, что меня опутывал, кажется неудобным зря свое место занимать. Из-за этого неудобства, смотришь, десятка два людей и закатал.

— Не так все просто, Яша. По-моему, сейчас ведется определенная линия на очищение всего нашего аппарата. Вероятно, так нужно. Конечно, не обходится без ошибок...

Перед Яковом возникло бледное лицо Лозового: «Помни, Яша, я верю в святое наше дело, верю в партию. Обещай, что и ты никогда не утратишь этой веры».

Услышит ли он когда-нибудь снова его голос, ставший таким родным? Или прощание в здании НКВД было действительно последним?

— Органы обязаны проверять не только на кого доносят, но и тех, кто пишет доносы, — будто убеждая Карачуна, твердо проговорил Яков.

— Что они обязаны, они сами знают, — отозвался тот. — Но скажу честно, я и сам не все понимаю, что происходит. Для себя решил: что бы ни было, как бы ни было — Родина у нас одна, партия одна. Их мы обязаны беречь. Когда идет такая чистка, врагу под эту марку вольготно черные дела творить. Тут надо держать ухо востро. Не давать спуску никакой сволочи...