Игорь Горбачевский (Астапов) - Черно-белые сны

Небо в Афгане — зеленое… До белизны.

Ты просишь прощения за то что выжил…

У кого?

У тех, кто дошел?…

У тех, кто полег?…

Одиночество. Самое страшное наказание за прожитую жизнь.

За жизни, которые ты отнимал.

— Как дела?

…Улыбаешься глазами, честными от многолетней лжи:

— Нормалек!

…Человек, у которого все всегда хорошо.

Белеют шрамы взрезанных вен…

— Да в младенчестве поцарапал кот!

Объяснение, устраивающее всех.

Кто-то должен быть сильным настолько, чтобы тянуть воз своих невзгод и чужих.

Почему не ты?

Улыбаешься.

Броня одиночества, сковавшая тебя насмерть.

Со стороны кажется, что ты равнодушен ко всему.

— Ты знаешь, что ты похож на идиота: тому тоже все время хорошо!

Знаешь.

Улыбаешься.

Ну идиот, что с тебя взять?

Ты любил жизнь, горы и женщин.

Всего у тебя было много.

Теперь ты ненавидишь горы.

Ненавидишь жизнь.

Осталась только любовь к Женщинам.

Женившись, ты знал — это навсегда.

Секс по праздникам.

Ты к этому не привык?

Привыкай!

Сидишь, ссутулившись — жизнь пригнула?

…Через семь лет она изменила тебе первой — может быть дело в тебе?…

Одеваешь «Сенхейзеровские» наушники и врубаешь на полную мощь Пинк Флойд…

…Ты уверен, что можешь отличить синеву неба от врат ада?…

Старая контузия, затаившись до времени, выходит кровью из ноздрей.

В сотый раз умираешь.

В тысячный.

Почему? За что?

Может — заслужил?

Скрипнула дверь — она вернулась.

Выпрямляешься, расправляешь плечи. Никто не увидит твоего отчаяния.

Улыбаешься.

Ну идиот, что взять!

— Ты сильный!..

— Ты умный!..

Хочешь быть как все?

Надо было быть как все!

Всегда.

Теперь ты — изгой в мире живых.

Неприемлем в мире мертвых.

Прощай.

Гуд бай блю скай?

фиг вам!

Шоу маст гоу он!

Продолжаем.

Четыре миллиарда одиночеств.

Но для тебя больнее всего — твое…

Собственное.

Оно ближе.

…Неожиданная пальба сбросила тебя с постели. Хватая привычно стоящий в изголовье автомат ты не находишь его и понимаешь — все…

…Жена, глядя на тебя, сидящего на полу и роняющего тяжелый пот, смеется: она смотрела кино по видику, где крутой мэн расстреливает из «Калаша» два батальона духов.

Взглянув в твои загнанные глаза, она осекается и выключает видик.

Ты опять умер.

В который раз, брат?

Потерян счет смертям.

Своим и чужим.

Бессонница тысяч, прошедших этот Ад.

Долг, не дающий уснуть Димке Гусеву.

Лукич, посылавший нас на смерть — почему ты сидишь, куря во тьме безлюдной кухни?

Батя…

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Простите, что я выжил.

Простите…

Я пью за вас.

Одиночество в толпе — вот твое наказание.

Душа скребется и плачет — она не понимает: за что ее заковали в непробиваемую броню одиночества?…

Видимость благополучия.

Простить тебя?

За что?

За то, что выжил?

Это — твое наказание.

Легче умереть.

Мертвые не страдают.

Сын, через четырнадцать лет, случайно узнав, спросит тебя:

— Папа, а правда, что ты воевал?

Правда.

Раны, болящие по ночам.

Память.

— А почему ты никогда мне не рассказывал?…

Почему?

Тебе стреляли в спину свои?

Стреляли.

Можешь жить с этим?

Живи!

Как-то тебя пригласят в очередной раз в школу, где ты учился 10 лет. Рассказать подрастающему поколению о войне, о долге, о мужестве.

И ты, нацепив на цивильный пиджак военные награды, будешь рассказывать им о Афгане, о горах, о гибели разведгруппы «Ущелье-3»…

И встанет парнишка, и звонким голоском скажет тебе: «Мы так завидуем Вам! Вы совершили подвиг и мы тоже мечтаем о нем!».

И ты будешь сидеть, с замерзшей улыбкой обводя лица этих пацанов и девчонок, глядящих на тебя с восхищением в глазах; а мысли твои будут метаться, ища слова о том, что это неправильно: погибать и убивать, что в 19 лет хладнокровно жать на спусковой курок — это зло, но большее зло — не жать на него, иначе убьют и тебя и тех, кто тебе доверяет.

Ты ищешь слова. Но единственное слово, которое горит в твоем мозгу: СТРАХ .

Страх за свою жизнь — ведь она единственная и неповторимая. Вот автоматная очередь проходит в сантиметре от тебя, и ты знаешь — следующая очередь твоя. И душа сжимается в комок, и хочется спрятаться и скрыться, вжаться серым тельцем в камни, прижать ушки к спинке, переждать — ведь наши обязательно победят, погонят врага — и я смогу выбраться из норки, расправить гордо ушки: вот какие мы сильные!