Анатолий Марченко - Звездочеты

Легостаев наскоро смотал донку, выбрал якорь и приналег на весла, словно Максиму уже угрожала опасность.

Максим плыл, не зная, что лодка, держась чуть поодаль, сопровождает его. Здесь, в воде, он словно бы отрезвел, поняв, что поступил опрометчиво, даже глупо, выразив свое несогласие с Легостаевым не аргументами, а эмоциями, уж слишком по-детски. Взял да и сбежал, как от прокаженного. Стало стыдно своего бегства, своей мальчишеской выходки.

Максим чувствовал, что, борясь с сильным течением, быстро устает, а до берега еще далеко. Ярослава и Жека, видимо, ушли в лес — у костра никого не было. Максим смотрел на костер, он был словно потухшим: огонь не был виден на ярком солнце. Закопченный котелок висел на перекладине. Он казался Максиму далеким и недосягаемым. Максим плыл, напрягая все силы, а река сносила и сносила его, не давая ему достичь середины. Он не оглядывался, уверенный, что Легостаев, уязвленный обидой, все так же сидит, повернувшись к нему сгорбленной, вызывающей то жалость, то неприязнь спиной. И потому плыл, судорожно рассчитывая только на свои силы. «Неужели не доплыву? Неужели даже эти оставшиеся дни, на которые возложил столько надежд, станут для меня несбыточны? Как все глупо, неразумно и странно…»

На середине реки Максим почувствовал неладное: руки слабели с каждым взмахом, тело стало тяжелым и неповоротливым, его неудержимо тянуло вниз, в глубину этой быстрой, горящей в солнечном сиянии воды. Река словно вознамерилась доказать ему, что человек — ничто в сравнении с ее силой. Максим, захлебываясь, оглянулся назад и совсем близко от себя увидел нос проплывающей лодки и все ту же чуть сгорбленную спину Легостаева. К своему удивлению, первой реакцией было не чувство радости оттого, что теперь он спасен, а чувство стыда. Это прибавило ему упорства и силы, он рванулся от лодки, будто она грозила ему опасностью, и больше всего боялся услышать насмешливый голос Легостаева.

Но сил хватило ненадолго. И он вдруг решил, что, если не утонет, если все же примет молчаливо предложенную помощь, то сегодня же, обязательно сегодня, в этот первый за все время солнечный день, уедет из Велегожа. Даже если Ярослава будет против.

Максим обессилел настолько, что понял: еще минута — и будет уже поздно. В этот момент он снова увидел почти рядом со своей головой лодку, услышал сильный всплеск весла и инстинктивно ухватился рукой за мокрую корму.

Максим тяжело дышал, будто над светлой, солнечной рекой недоставало воздуха, и боялся поднять голову, чтобы не встретиться взглядом с Легостаевым. «А если бы вот так на войне? — Максим мысленно нещадно отхлестал себя самыми последними словами. — Да еще под пулями? Нет, старик в чем-то прав, прав, особенно в том, что надо успеть, многое надо успеть…»

Легостаев подвел лодку почти к самому берегу, и вскоре Максим почувствовал ногами дно. Он тут же отпустил корму, и Легостаев неторопливо, словно бы в раздумье, начал грести обратно.

Максим, пошатываясь, выбрался на берег, устало опустился на песок возле самой воды. К нему уже спешила Ярослава.

— Что случилось? — взволнованно спросила она, обращаясь не столько к Максиму, сколько к удалявшемуся от берега Легостаеву.

— Небольшой заплыв, — пытаясь изобразить веселое настроение, откликнулся тот. — Жарко!

— Нет, вы что-то от меня скрываете! — Ярослава подбежала к Максиму, обхватила его за плечи. — Ты весь дрожишь!

— Ярослава… — Каждое слово давалось Максиму с трудом. — Ярослава… Мы сегодня же… сейчас… должны уехать…

— Хорошо, хорошо, — торопливо согласилась она, поняв, что произошло что-то очень серьезное. — Хорошо, только успокойся, возьми себя в руки.

— Сейчас же, сейчас, слышишь? — как в бреду повторял и повторял Максим.

— Катер идет вечером…

— Хорошо, вечером, но сегодня же. Понимаешь, я не могу, не имею права здесь оставаться…

— Но что стряслось? Вы опять говорили о том же, что и вчера у костра?

— Пойми, все мое существо восстает против него. Пусть он остается один со своими мыслями. Откуда он взялся? Мы не звали его к себе!

Ярослава присела рядом с Максимом.

— Я согласна уехать, понимаю тебя. Но солнце… Первое за все дни. И конечно же будет плакать Жека.

Максим встал, опираясь на горячее от солнца плечо Ярославы, и медленно поплелся к палатке.

— Отдохну немного, — обронил он.

— Готов завтрак. Ты бы поел.

— Спасибо, я потом.

В палатке было душно, но он, коснувшись щекой подушки, моментально уснул.