Алексей Котенев - Последний перевал

Не прошло и получаса, как танковый взвод лейтенанта Хлобыстова с разведчиками на броне отправился в путь. Дорога была ужасная, вернее сказать, ее не было вовсе. Крутые подъемы, головокружительные спуски, многокилометровые объезды сожрали на полпути к Юхани чуть не все горючее, и командир танкового взвода вынужден был принять решение слить все горючее в машину Бушуева и отправить ее на выполнение задания.

— Езжайте квартирьерами, — сказал Хлобыстов. — Подвезут горючее, подтянемся и мы.

Ермаков посадил на заправленный танк свою «пятерку нападения», и машина стремительно помчалась вперед.

Тридцатьчетверку бросало из стороны в сторону, как баркас в бушующем море. Того и гляди перевернется. Ахмет вцепился в скобы, Сулико подскакивает, как мячик, но бережно держит рацию, боится, как бы не стукнуть ее о броню. Сам ударишься — заживет, а рации — каюк. Танкисты горланят песню:

Веселый народ — дерут горло в самых неподходящих условиях! Да и как не петь? Ведь победа!

— Ты что делаешь, разбойник? — хочет остепенить механика-водителя Шилобреев. — Если зашибешь до смерти, я тебя, паразита, и под землей найду.

— Коли зашибу, не найдешь! — шутит в ответ механик-водитель.

— Ахмет, пиши завещание на сапоги! — кричит, подпрыгивая, Терехин.

— Без завещания хорош, — огрызается ефрейтор.

— Не поймешь, что творится, — заныл Терехин. — То победа, то обратно страшнее войны…

— Темный ты человек, Саня, и совсем позабыл пограничную службу, — упрекнул его Ермаков.

Терехин вопросительно посмотрел на командира:

— Почему позабыл?

— Очень просто. Задержал ты, к примеру, на границе матерого диверсанта. Стоит он перед тобой, руки поднял. Что ты будешь с ним делать? Отпустишь домой? А сам подашься на заставу чай пить? Так, что ли?

— Еще чего! — хмыкнул Санька, качнув головой.

— Так у тебя получается. Японец руки поднял, а ты от него в Ольховку норовишь махнуть. Разоружить его надо.

— Жениться торопится, — смеется Ахмет.

Километров пять тащились по раскисшей трясине, потом начался подъем. На крутом склоне тридцатьчетверка сильно накренилась, и Терехин слетел с брони. За ним свалился Сулико, сильно стукнув рацию о камень. Спустившись вниз, выбрались наконец на проселочную дорогу, на душе стало веселее. Правда, дорога эта была не из лучших — вся размыта дождевой водой. Но все-таки это была дорога.

— Давай веселей! — крикнул Ермаков.

— Терехин, выше нос! — подтолкнул дружка Ахмет.

— Ты брось командовать, — огрызнулся Санька, — сам-то что скукожился?

Дождь все хлестал не переставая, ветер стих, тучи замедлили свой бег. Это был верный признак — лить будет долго. Вода на дороге кипела и пузырилась, из-под гусениц летели ошметки бурой грязи. Впереди показалась деревушка, такая же серая, как это низкое небо и залитая дождем земля. В ней было всего несколько глиняных фанз. Они стояли понуро, как прошлогодние копны почерневшего сена. Ермаков остановил тридцатьчетверку, послал Ахмета с Терехиным в ближайшую фанзу разведать, были ли в деревне японцы. Разведчики вернулись минут через пять, доложили: японский отряд проследовал через деревню сегодня утром и ушел на Юхань. Картина ясна: надо спешить.

К Юхани разведчики подъезжали под вечер. Начинало уже темнеть, но городские огни еще не горели. Под низкими тучами едва виднелись проступающие в дождевой сетке городские постройки. Ермаков спешил: ему хотелось до наступления темноты разоружить японскую часть, чтобы спокойнее было на душе.

— Прибавить газу! — приказал он водителю.

Тридцатьчетверка врезалась в узкую улочку. По обеим сторонам стояли фанзы, такие же низкие и серые, как в той деревушке. Ближе к центру все чаще попадались дома русского типа — с белыми наличниками и тесовыми крышами. За частоколом палисадников виднелись кусты калины, кое-где белели березки и кучерявились клены.

Тридцатьчетверка выкатилась на площадь, опоясанную невысокими домами с шиферными крышами. В центре площади торчали дощатые ларьки, тянулись длинные столы, крытые навесами. Это были, видимо, торговые ряды. Площадь пуста, даже не у кого спросить, где расположена японская часть. Танк подвернул к длинному кирпичному магазину с потемневшей вывеской «Чурин и К°». Написано по-русски, — значит, здесь должны быть русские люди. Вот в воротах мелькнула сгорбленная фигура в соломенной шляпе. Механик-водитель притормозил. Ермаков кивнул Ахмету. Тот, соскочив на ходу с машины, побежал к воротам. Но человек, пугливо оглянувшись, быстро скрылся. Ахмет вернулся ни с чем.