Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

Он поднялся с молотком в руке, стоял прямо, как будто весь алкоголь, который бродил в нем на протяжении нескольких часов, вдруг испарился.

– Ведь ты мне этого никогда не простишь. Что я наделал?! Что я наделал?!

Он бросился к двери. Ника крикнула ему вслед:

– Но куда же ты, Юр?! – До нее донесся лишь скрежет ключа в замке, потом она услышала топот ног сбегавшего по лестнице Юра…

Ника поспешно оделась, хотела бежать, догнать его, удержать от того, что он мог натворить, но дверь была заперта. Она оказалась узником этого чердака. Ника начала с шумом дергать ручку двери, звать на помощь, но прошло довольно много времени, прежде чем ее освободили из этой ловушки. Она спрашивала о Юре, но никто не мог ей сказать ничего определенного.

Кто-то будто бы видел, как он выбежал из ворот и начал срывать плакаты с призывом: «ТРИ РАЗА «ДА» – В ЭТОМ ПОЛЯКА СУДЬБА».

К нему подбежали милиционеры. Одного из них он как будто повалил и ударил молотком.

Второй, кажется, хотел стрелять, но Юр смешался с толпой, собравшейся перед трибуной на митинг.

Говорили, что он вскочил на трибуну и начал выкрикивать: «Не верьте им! Это бандиты! Они убили моего брата! Они продали Польшу!»

Тогда на него набросились, схватили, запихнули в газик и увезли…

Ника была самой младшей из стоявших в очереди к этим выкрашенным в серый цвет воротам. Шел дождь, волосы ее намокли и повисли над бровями, но она защищала от дождя только передачу. Когда она наконец подошла к окошку у ворот тюрьмы, охранник в круглой фуражке проверил что-то в списке и отодвинул передачу. От Анны Ника знала, что спрашивать больше не о чем. И тогда какая-то женщина в платке утешила ее, как кого-то очень близкого:

– Не отчаивайся, деточка. Это еще ничего не значит. Он, может быть, жив, но не здесь. Иди к тюрьме на улице Монтелупих. А если не там, так есть еще другие тюрьмы. Ведь человек не иголка, не может без следа пропасть…

И тогда Ника вспомнила, как Юр показывал ей окна тюрьмы. Где-то там должен был находиться его брат. Теперь Томек уже, верно, на кладбище. А где же его брат?

На сей раз они обе отправились в костел в надежде, что ксендз Тваруг им поможет. Мать и дочь. Именно адвокат Пёнтэк говорил, что есть еще один путь, которым можно воспользоваться при поиске следов своих близких. Но для этого нужно обращаться в костел.

Анна задержала священника под предлогом разговора о памятной доске, которую она хотела бы поместить в костеле, чтобы почтить память мужа.

– А у вас, уважаемая госпожа майорша, есть какие-нибудь документы, свидетельствующие о его смерти?

– Самым верным доказательством является то, что его нет.

– Прошу вас сначала подготовить текст надписи и показать его мне.

И тогда в разговор вступила Ника: у нее есть к нему горячая просьба. Ведь теперь уже они могут рассчитывать только на костел. Говорят, что во время приведения в исполнение смертных приговоров присутствует также тюремный капеллан. И они обе пришли просить, чтобы ксендз нашел какой-то путь к такому капеллану. Они многое знают – кто там сидит, какой вынесен приговор, жив ли осужденный.

Ника не называла ни имени, ни фамилии. И никто ее ни о чем не спрашивал. Ксендз Тваруг сказал, что, собственно говоря, нет у него никакой такой возможности, он не знаком с тюремными исповедниками, да и опасается, что власти вот-вот от них избавятся. – Но все же надо, чтобы сердце было открыто любви. – Он погладил Нику по щеке, как девочку, которую надо оберегать от зла, подстерегающего ее в этом мире.

– В моем сердце только ненависть. – Ника смотрела на румяные щеки священника. – Достаточно ли этого, чтобы договориться с Господом Богом?

– Бог слышит каждого.

– Услышит ли Он в конце концов и мой вопрос, какая участь постигла моего мужа? – спросила Анна.

Ксендз посмотрел на нее так, словно она допустила какую-то бестактность, и, подняв палец, устремил его к потолку:

– Там все записано. Бог выбирает лишь место и время.

Ника даже не поняла, как это случилось, что лето прошло мимо, вовсе ее не коснувшись. Акации уже отцвели, город опустел, дети разъехались на каникулы, а она все продолжала носить передачи на улицу Монтелупих. Это означало, что он жив, что, возможно, он смотрит в одно из этих зарешеченных окошек и в этот самый момент видит в фаянсово-голубом небе ту же картинку, что и она: машут белыми крыльями голуби, постоянно меняя траекторию своего полета…