Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Что же ты молчишь? — снова спросила Лиза.

Уже вечер, — задумчиво ответил Игнат. — Нам пора…

Уходить? — Лиза посмотрела на Андрея: —Разве уже пора, Андрей?

Да, уже пора, Лиза.

Он видел, как ей не хотелось уходить из училища, и, конечно, мог предложить остаться еще часа на два-три. Но он чувствовал, что происходит в душе Игната, и подумал: «Не следовало приглашать Лизу на праздник… Но разве я знал?.. И мне так хотелось увидеть их обоих!»

Он твердо повторил:

— Уже пора. Через два часа мне надо заступать на дежурство, а я хочу проводить вас до вокзала.

Больше всех обрадовалась этому Ольга. И не потому, что с самого начала она чувствовала себя лишней и жалела, что поехала. Девушка видела, как страдает Игнат, и ей было больно за него. Она не понимала Лизу. Ольге казалось, что если бы она была на ее месте, то сумела бы убедить Игната, что он, вот такой, как есть, не хуже любого летчика и что каждый человек по-своему особенный и по-своему хороший, лишь бы он был честным. «Что ж, — думала Ольга, — летчики смелые люди, ничего не скажешь. И недаром их прославляют».

Правду сказать, Ольга не хотела бы, чтобы Игнат был летчиком. Она знает: их дороги не только в славе. Приятно смотреть на красивую форму. Приятно слышать, когда все говорят: «Летчики — это гордые соколы!» И, наверно, очень приятно встречать любимого летчика из далекого и опасного рейса, когда его встречаешь не только ты, но и тысячи людей, сотни друзей и близких. Цветы, музыка… Но сотни друзей и близких могут не только встречать летчика. Завтра они могут и провожать его… в последнюю дорогу… И музыка тогда будет не такая, и цветы не такие… Да, их дороги — трудные, тяжелые дороги… Нет, она, Ольга, хотела бы всегда видеть Игната в его сером, испачканном кирпичной пылью фартуке, с мастерком в руке. Это ничего, что Игнат никогда не будет ее Игнатом. И никогда не посмотрит на нее вот так, как смотрит сейчас на Лизу. Зато он будет всегда рядом и нет-нет, да и крикнет ей весело: «Привет тебе, Беляночка!»

Прошел еще месяц.

Однажды, гуляя в парке, Никита Безденежный услышал знакомый голос:

Хэллоу, Смит!

Он оглянулся и увидел Анну Буранову. Курсантка была в летнем платье, в туфельках. Она одна шла по аллее и помахивала веточкой акации.

— Здравствуй, Никита, — сказала она и, подойдя к нему, протянула руку.

Здравствуй, Аня. — Никита пожал ее руку и пошел рядом.

Ты никого не ждешь? — спросила она. — Может быть, мне уйти?

Как хочешь, — ответил Никита. — Я видел здесь Осипа. Он…

Не стоит об этом, — перебила Аня. — Лучше расскажи, почему ты так стремительно ушел от меня тогда, помнишь?

Разве я тебя этим огорчил? — невесело ответил Никита. — Мне казалось, что после того, как Осип рассказал тебе о бывшем беспризорном, жулике, чуть ли не бандите, ты сразу задумалась. Да и сама ты тогда сказала: «Я все думаю, думаю…»

Пойдем посидим, Никита. Хочешь? — предложила Анна.

Он молча пошел за ней в боковую аллею. Когда сели на скамью, Анна проговорила:

Да, Никита, я тогда правду сказала: я много думала. Но не о том, кем ты был раньше, а об Осипе. И знаешь, о чем я думала? О том, что Осип недостоин ничьей дружбы, если он такой низкий и подлый…

Это правда? — взволнованно спросил Никита.

Она взяла его руку и молча пожала.

Спасибо тебе, Аня, — голос Никиты дрогнул.

Я сказала ему тогда, что не хочу его видеть. Но он бегает за мной по пятам. А мне хотелось встретиться с тобой, Никита. Может, это плохо, что я говорю так. Как-то не принято… Но я очень часто вспоминала тебя. Не пойму, почему. Мы ведь не так давно знаем друг друга, а вот тоскливо, понимаешь. Наверно, я немножко полюбила тебя, Никита…

Аня улыбнулась, но это была не насмешливая улыбка. И голос ее не был насмешливым. И в том, как она посмотрела на Никиту, снова легонько пожав его руку, не было ничего фальшивого. Теплое чувство заполнило сердце. Никита держал ее руку и молчал, не зная, что ответить. Может быть, сказать, что и он немного тосковал, часто думал о ней? Аня говорит, что, наверно, чуточку полюбила его. А он? Нет, он не знает. Ему сейчас хорошо с ней, так хорошо, как никогда и не было трын-трава! Если бы можно было прижаться губами к ее виску, на котором ветерок шевелит завитушку волос, он это сделал бы, не задумываясь. Он хотел, чтобы сейчас, вот в эту минуту, кто-нибудь обидел ее. О, тогда он показал бы, как дорога ему эта девушка!

Ты молчишь, Никита… О чем ты молчишь?

Он разжал руку девушки, поднес ее горячую ладонь к губам и поцеловал. И сразу же испугался: не обидел он ее?