Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Костусь умолк, без разрешения налил в стакан коньяку, выпил и, не сказав больше ни слова, вышел из палатки. Пан Данек посмотрел ему вслед. Плечи у Дзвольского были опущены, голова упала на грудь.

На рассвете поручику доложили: часовой, охранявший привязанного к столбу партизана, убит, партизан исчез. У поручика трещала голова от ночной попойки. Он проклинал лес и болото, исчезнувшего партизана и убитого часового. Приказав готовиться к переправе по гати, он сам пошел отыскивать Дзвольского. Костусь, бледный, с красными от бессонной ночи глазами, сидел под деревом, опершись спиной о толстый ствол. Казалось, он не видел ни подходившего к нему офицера, ни пробегавших мимо карателей, спешивших к переправе с автоматами в руках и мешками за плечами. Его блуждающий взгляд ни на чем не останавливался. Костусь словно оцепенел. На коленях у него лежал пистолет. Дзвольский бездумно поглаживал его рукой, что-то шептал: может быть, молился, может быть, кого-то проклинал. Поручик остановился в двух шагах от Дзвольского и долго стоял молча, наблюдая за ним. Потом так же молча повернулся и ушел…

Основная группа карателей уже вплотную приблизилась к узкому рукаву болота, который они загатили еще вчера. Человек семь залегли с автоматами метрах в трехстах, прикрывая переправу от возможного нападения с тыла. Эта охрана выставлена была скорее для формы, чем по необходимости: поручик был уверен, что Антек давно уже на той стороне и если не удирает сейчас со всех ног в горы, то окапывается где-нибудь поблизости, готовясь к бою. Высланные накануне разведчики подтвердили догадку поручика: в поисках исчезнувшего партизана они обшарили почти каждый куст на расстоянии двух-трех километров и не нашли никаких следов. Было ясно, что на этой стороне никого из партизан не осталось.

К поручику подошел ксендз, сказал:

Начнем, сын мой. И да поможет нам пан Езус.

Пан Данек посмотрел на худые руки ксендза, в которых тот держал четки, и спросил:

А ваше оружие, отец?

Не беспокойся, сын мой, — ответил ксендз. — Святая церковь не возбраняет слугам своим истреблять врагов огнем и мечом. — Он приподнял сутану, вытащил из кармана пистолет и засунул его за пояс. Потом, взглянул на офицера и добавил: — А стреляю я не хуже любого из твоих солдат, сын мой.

Поручик первым ступил на зыбкий мост из поваленных деревьев и веток. Пройдя несколько шагов, он махнул рукой:

За мной!

Каратели, с опаской поглядывая под ноги, двинулись за офицером. Гать, не достигая дна. колебалась, погружалась в топь. Все больше и больше людей втягивалось на переправу. Дзвольский шел последним, поминутно оглядываясь назад. Он видел, как начали отходить солдаты из тылового охранения. Когда поручик был уже на полпути, они вступили на переправу. Костусь облегченно вздохнул. До последней минуты он ожидал нападения тыла, но все было тихо, только чуть слышно всплескивалось под ногами болото…

Неожиданно сзади, разрывая тишину, загремели выстрелы. Шедший впереди Костуся ксендз схватился обеими руками за бок, пошатнулся, нога его соскользнула с ветки, и он упал в болото. Упал еще какой-то солдат, крикнул второй. Ксендз протянул руку Дзвольскому, глазами, полными страха, взглянул в его глаза:

Спаси, сын мой…

Кругом свистели пули, косили людей. Поручик кричал:

За мной!

Но те, кто шел сзади, бросились обратно, к лесу. За ними, сталкивая друг друга с переправы, побежали остальные.

Хлопы, пся крев! — орал Данек. — Куда бежите?!

Взглянув на погружающегося в болото ксендза, Дзвольский тремя прыжками достиг твердого берега и свернул в сторону. Солдаты падали на землю, снимали автоматы, стреляли в лес, в невидимого врага. Поручик быстро организовал оборону. По стрельбе партизан он понял: их немного, через некоторое время, когда солдаты придут в себя, можно будет пойти в контратаку. Сейчас же необходимо оттянуть свой отряд от болота, укрыться за деревьями.

Отползая к лесу, поручик передал приказание: не стрелять, пока противник не станет видимым, всем двигаться влево.

Медленно, часто останавливаясь и прислушиваясь, уходили от страшного болота Януш, Андрей, Казик с отцом. Войтковский стискивал зубы от боли, но молчал. Обожженные руки и ноги горели, болело все тело, тошнило от попавшей в желудок болотной мути. Казимир шатался, как пьяный, опираясь на плечо Андрея, и шел с полузакрытыми глазами, всей грудью вдыхая чистый лесной воздух. Изредка он протягивал руку, касался головы Казика и шепотом спрашивал: