Юрий Туманов - Буйвол, бедный Буйвол

Буйвол будет внизу у реки. На гребне высоты, в полутора километрах от него, окопы пехота. Голодающие стрелки, конечно, будут смотреть только на коня да надеяться, что прилетит немецкий снаряд и завалит его.

Сколько их там, живых, на двести сорок восемь ноль?

Человек двести — двести пятьдесят. Значит, двести пятьдесят свидетелей. И видеть они должны только то, что нужно.. И рассказывать тоже. И лучше бы был взрыв, а не пуля. Но не из пушки же бить Буйвола.

А откуда стрелять?

Лучше всего из‑за реки, с крутого лесного обрыва.

И этого нельзя, пуля должна прилететь со стороны немцев.

И пролететь там, где она может пролететь. С высот бы над оврагом. Но там огневые станковых пулеметов батальона.

Как, оказывается, много мест, откуда можно бить по противнику, и как мало позиций для незаметного выстрела по Буйволу!

Но хватит болтаться по деревне, хватит!

И вопросы, вопросы, вопросы. Каждому, кто будет рубить коня.

Откуда ты взял топор?

А действительно, откуда? Почему он, почему они все, если специально не готовились к этому, оказались около подстреленного Буйвола. Не ходили же они всегда с топорами.

Куда понес мясо?

Где взял ведро?

Тем более десять ведер. В двух Буйвола не унесешь. Значит, ведро — тоже улика. Ведер не должно быть.

А где должен быть он, комбат? У реки ему делать нечего. Сразу будет ясно, что пришел специально, чтобы все организовать. Вот и подставился. Вот и все наружу.

Но разве можно бросить людей одних, вроде бы сам ты в стороне, ни в чем не виноват, а они, рядовые, сами… Не годится этак‑то.

А как годится?

Как, как! Рисковать надо вместе с ними. В бою все вместе и здесь должны быть вместе.

Приказывать ничего нельзя. Учить отвечать на вопросы тоже.

Или можно? Просто нельзя без этого. Только все должно быть просто, бесхитростно, чтобы деревенские ребята не запутались в словах.

Еще в темноте, перед рассветом, старшине оседлали Буйвола. Ездовые, притащившие последние четыре лотка с осколочными снарядами, хранившиеся в орудийных передках, кто как мог попрощался с конем. Его похлопывали, гладили, подносили распаренные в кипятке веточки.

Буйвол пофыркивал, ел неохотно, лотки, прикрепленные, как вьюки, раздраженно охлестывал длинным хвостом.

— Довольно! — оборвал прощание старшина. — Следите, чтоб Ермошкин подольше не узнал.

Хотя вряд ли Ермошкин уже мог что‑нибудь узнать. Он почти все время был в полузабытьи, большей частью спал, есть не просил, из шалаша выбирался только раз в сутки.

Когда стало светать, старшина переехал через Перекшу. Еле добрался. У коновязи, рядом с другими лошадьми, Буйвол казался здоровяком. Особенно в сравнении с подвешенными на лямках братьями. На дороге его шатало из стороны в сторону.

Правофланговое орудие с высоты двести сорок восемь шесть тремя снарядами ударило по пулеметному блиндажу в центре Медвенки. Первый, пристрелочный разрыв встал столбиком дыма, всплеснул огнем. А два никто и не увидел: влетели прямо в амбразуру, и только в бинокль можно было различить — и то лишь тому, кто этого напряженно ждал и тщательно всматривался, — как пошел оттуда дым и закурчавились струйки дымков из каких‑то щелей.

Никто не выскочил из блиндажа. Но рядом замелькали вдруг солдатские каски, собрались к блиндажу и разлетелись, засуетились, замельтешили по всей траншее. И сразу шквал пулеметного огня ударил из Медвенки, разбудив всю оборону тысяча сто пятьдесят четвертого полка.

Теперь уже на высотах двести сорок восемь ноль и двести сорок восемь шесть из всех окопов высунулись каски пехотинцев, занимавших свои места по боевому расписанию. Такого огня немцы давно не вели. Не иначе как наступают и надо их отбивать.

Но огонь продолжался, а немцев в поле не было. И никто не понимал, что происходит.

Этого и ждал Железняков. Того и хотел. На это и рассчитывал. Все должны были смотреть в сторону Медвенки.

Всего полчаса и довелось Буйволу пощипать весеннюю травку, которая только и росла сейчас близ берега речки. Вскочив в седло, Железняков двинул коня вправо, вдоль берега Перекши, к подножью высоты, к лощине меж нею и деревней, к правому флангу, откуда стреляла его пушка.

Он ехал верхом, что должно было потом объяснить его присутствие на месте происшествия, которое приближалось с каждым шагом. Ехал и невольно ежился. Винтовки‑то ударят снайперские. Однако бить из них будут не снайпера, артиллеристы, и долго ли промахнуться, всего‑то на метр и вместо конской головы влепить пулю во всадника. Но ничего другого не придумалось и приходилось рисковать.