Борис Саченко - Великий лес

Зашел за угол хлева, сделал то, ради чего выходил во двор. Посмотрел на порушенную белизну снега, затоптал рыжую промоину ногами. Собрался было идти назад в хату, как вдруг услышал — звякнула щеколда, кто-то выходил из сеней.

«Уж не Рыжман ли?»

Чтобы не встречаться с ненавистным соседом, не поднимая головы, направился в хлев. Отпер дверь, вошел внутрь. Коровы уж поднялись — и его, Николаева, и Пилипова, ждали, чтоб им кто-нибудь подбросил сена, напоил. Но Николай не с тем зашел в хлев — из-за двери глаза его выжидательно обегали двор: кто выйдет на крыльцо? «Если Хора, пойду в хату. А если Рыжий?.. Клавдия?»

Закипело внутри, стал подыматься гнев, кружить голову, бунтовать кровь: «На своем подворье — как чужой…»

Вышел именно Рыжий. Во всем белом, исподнем, только кожух на плечах. Пилипов кожух… В нескольких шагах от порога постоял, оставил после себя лужу…

«Боже, что творится?! — перекрестился Николай. — Хамуло, свинья, и ничего ему не скажешь, ничего не сделаешь… Прячусь, трясусь, как будто и не дома я, как будто не я тут хозяин. А дальше, дальше что будет?.. Начальник, поди-ка… Винтовку на плечо нацепит, тогда и вовсе… Да и сейчас, еще без винтовки, а меня страх берет…»

Озяб, продрог, стоя в хлеву, — все ждал, чтобы Рыжий прошел к себе, улегся в постель. Когда показалось, что выждал достаточно, направился в хату. По пути глянул на лужу, оставленную Рыжим, плюнул:

«Во бугай… Места ему другого не нашлось… Под самым порогом…»

Отвернулся, постучал опорками на крыльце, обивая снег.

«Ну и дожил… До чего я дожил!.. И из-за кого? Из-за какой-то хлюндры…»

Зло толкнул дверь, вошел в сени.

Пилип не помнил, не представлял себе, как долго он был без сознания. Но, видимо, долго, очень долго, ибо когда раскрыл глаза, то увидел над собою черное небо и высоко-высоко в этом небе — звезду. Какое-то время всматривался в черное ночное небо, не в силах отвести взгляд от звезды, — она, казалось, по-дружески ему подмигивала, словно звала к себе.

«Где я? И что со мною?»

Повернулся, хотел было подняться. Острая боль пронизала все тело, подступила к сердцу.

«Ранен? — испугался Пилип. — Но куда ранен?»

Подвигал одной рукой, второй, потом — тоже по очереди — ногами, согнул их в коленях.

«Руки и ноги целы. А болит…»

Болели шея, голова, но особенно — затылок.

«Неужели в голову угодило? Пуля или осколок?»

Провел руками по шее, ощупал голову. В первый момент даже испугался: волосы были в крови, местами она спеклась коркой, все там налилось болью, распухло.

«А может, не пуля и не осколок?»

«Что же тогда?»

«Прикладом ударили или еще чем».

Вспомнил тот — наверное, уже вчерашний — бой, как стрелял, пока были патроны, из винтовки, как потом бросился бежать, а на него навалился сзади верзила-немец, стал было душить, но он, Пилип, увернулся, бросил немца на землю…

«Видно, второй подоспел… И оглоушил меня…»

С усилием, опираясь на локти, оторвал от земли спину, голову, сел. Невероятная слабость была во всем теле. Подтянул, к подбородку ноги, уперся в колени руками. Кружилась, как во хмелю, голова, время от времени подступала тошнота. И не хотелось ничего делать, даже пошевелиться и то не хотелось.

«Второй раз это со мной… Но там, у Днепра, кажись, полегче было… А теперь…»

Повернул голову и чуть не вскрикнул — боль пронзила его насквозь.

«Но и не сидеть же тут… одному…»

Как сквозь марево сна, припоминался вчерашний бой, неожиданная и жестокая стычка с врагом…

«Интересно, успели наши отойти, вырваться? Где сейчас Заспицкий?..»

Подумалось: вот уж не везет так не везет. Ни дома, ни здесь — нигде нет удачи.

«Но ведь жив!» — чуть ли не криком прорвалась откуда-то изнутри радость.

Раскрыл глаза, повел вокруг себя: под кустами, на траве, на кочках и кротовьих кучах лежали, как снопы на поле в жатву, в самых неестественных позах люди.

«Убитые… И ты мог быть среди них… А ты жив! И не рассиживайся, уходи, беги отсюда… С рассветом немцы опять сюда придут…»

«Что им тут нужно?»

«Убитых похоронить, оружие подобрать…»

Кое-как, помогая себе руками, встал. Ноги почти не держали его, разъезжались, гнулись в коленях. Однако Пилип, пересиливая боль в затылке, сделал шаг, второй… И не устоял на ногах, упал, зарылся лицом в траву…

На этот раз он пришел в себя от холода. Все тело было сведено, казалось чужим.

«Бр-р-р…»

В растерянности огляделся, подумал:

«Где это я?»