Борис Саченко - Великий лес

«К коменданту или к начальнику полиции пойду. Попрошу, чтоб отдали ружье…»

«Чудак человек! А они тебя снова в подвал…»

В подвал Евхиму Бабаю возвращаться не хотелось.

«И так хвала богу, что вырвался… А если еще раз посадят… Могу и не вырваться, там и концы отдать…»

Медленно пошел дальше по дороге.

«Но как же без ружья?.. Кто меня слушаться станет?.. Да и защититься в случае чего… Как защититься?»

Не привык Евхим Бабай обходиться без ружья. Без него — как без рук. С тех пор как лесником стал — эвон сколько лет! — куда бы ни пошел — за плечом ружье.

«Не везет… Так не везет… И с женой, и с детьми, и вообще в жизни… Что ни сделаю — боком вылазит… Думал, немцы придут — полегчает. Как бы не так! Избили, в тюрьму швырнули. А вдобавок еще и ружье отняли…»

Снова — в который уже раз! — задумался Евхим над своей жизнью.

«Кажись, и то, и это делаешь, мечешься туда-сюда, все хочешь, чтоб лучше было. А глядь — счастья как не было, так и нет. И кто ж в этом виноват? Власть? Так она ведь меняется. Была царская, стала советская. Теперь вот немцы пришли, а все едино… Как был я никто, так и остался. Люди, что ли, виноваты во всем? Вот опять же… Хотелось мне выпрямиться, голову поднять. И что — едва совсем без головы не остался. Так кто же, кто всем — счастьем и несчастьем человека — правит? От кого все зависит? Прежде говорили — от бога… Так ведь и бог… При советской, скажем, власти кто хорошо жил? Безбожники. Им все и всюду было доступно. А таким, как я, никогда ничего путного не перепадало».

Не знал, не догадывался Евхим Бабай, от кого счастье человеческое зависит. И не человеческое вообще, а его, Евхима Бабая, счастье.

«Знал бы — из кожи б вылез, чтоб угодить, молился бы день и ночь, травой стелился, служил бы верой и правдой… А так… Кинешься к одному, а он тебе… Ты с открытой, с чистой душой, ты надеешься, а он надсмеется, в дураках тебя оставит. И так все время, всю жизнь. Власть меняется, а жизнь моя если и меняется, то не к лучшему, а к худшему. То у «зеленых» голодал, то после женитьбы с Сонькой, с детьми мучаюсь. А теперь немцы пришли… В тюрьму засадили, едва живым выбрался. И надолго ли? Что меня ждет впереди — завтра, послезавтра?.. Ладно, если Советы сюда не воротятся… А если воротятся?.. От мобилизации удрал, бегал по деревне, подбивал людей, чтоб немцев хлебом-солью встречали… За это не похвалят. Не зря Иван Дорошка да Василь Кулага грозили, что за это и расстрелять можно…»

Вспомнив Ивана Дорошку и Василя Кулагу, даже ноздри раздул, засопел Евхим Бабай.

«Не приди они тогда ко мне в хату, я б, может, и не побежал в Ельники. И не били бы меня там, ружье бы не отобрали, в тюрьму не посадили. Все это из-за них, из-за них! Нет, я им этого не прощу. Выслежу, вынюхаю, куда они ходят, где ночуют, и в Ельники, немцам дам знать. Пускай делают с ними что хотят. А то больно уж разумные да хитрые. Сами на войну не пошли, а меня погнать хотели. Винтовку за спину и расхаживают, как паны».

Закипела, стала подниматься, глаза застилать злость на Ивана Дорошку, Василя Кулагу, на всех, кто живет себе и беды-горя не знает.

«Я то по лесу мыкаюсь, таюсь, точно зверь, то в тюрьме сижу, будто бандит какой, а они живут себе припеваючи. Спят в чистых, теплых постелях, вкусно едят да еще и другими командуют. Почему так?.. Кто им право такое дал? Присвоили это право и пользуются. А ты… как был бесправным, так и оставайся. Не-ет, надо что-то делать, хватит гнуться, прислуживать всем и каждому. Хоть несколько лет, да пожить бы… Пожить, как мне самому хочется. Чтоб Соньку, детей каждый день не видеть, не слышать ругани и крика. Одеваться в новое и теплое. Есть вкусно. И никого не слушаться, а самому бы командовать. А там… Видно будет, что делать…»

«Ну и живи так, кто тебе не дает?»

«Как кто? То Советы не давали, а теперь вот немцы…»

«С кем не случается?.. А ты… Ты, несмотря ни на что, служи немцам. Верно, честно служи. Глядишь, и выслужишься. Делай что прикажут».

«А если опять в тюрьму посадят, а? Хорошо, если удастся выследить Ивана Дорошку и Василя Кулагу. А если те обо всем узнают и поймают меня раньше, чем немцы их поймают?.. Приходили же, грозились — пристрелим… Да и немцы… Не вечно же они у нас будут. Прогонят их, снова Советы вернутся… Что тогда? Может, лучше залечь в нору, вообще не показываться на люди? Днем лес спрячет, а домой только вечером, как стемнеет, приходить…»

«А жить?.. На что жить? Жалованье кто платить будет?»

Не знал, никак не мог сообразить Евхим Бабай, как жить ему дальше, к кому идти на службу. То казалось — немцам надо служить, их держаться. То вдруг страшно становилось, хотелось бежать от немцев в лесную глушь, в самые дебри. В нелегком раздумье брел Евхим Бабай по дороге и уже не рад был, что он на свободе, на воле. Потому что знал, чуял: воля эта в любое время может неволей обернуться. И на воле быть или в неволе — зависит это не от него одного.