Сергей Герман - Фугас

Случалось, что из ведра на пол камеры вываливали куски холодной каши, их кидали на пол, как скотине. Если приносили передачу, то в «кормушку» двери просовывали лист бумаги и говорили: «Пишите, что все получили. Претензий не имеем».

На руки задержанному отдавали в лучшем случае половину от перечня, все лучшее изымалось. Поэтому передачи принимались неограниченно. У солдат, несущих службу в следственном изоляторе, было плохое снабжение и они подкармливались за счет родственников арестованных.

Подъем начинался в 6 утра. После утреннего звонка по команде «подъем» надо было поднять нары и пристегнуть их к стене. Весь день нужно было провести на ногах. Если кто-то из задержанных садился или ложился на пол, его тут же избивали.

Ночью на нары укладывали тех, кто был в наиболее плохом состоянии. Посередине камеры стоял стол размером метр восемьдесят на два и две скамейки. На нем тоже спали больные и избитые. Остальные ложились на бетонный пол.

Во время пребывания Бислана в Чернокозово один из задержанных умер. Ночью все слышали, что кого-то избивают, но не знали кого. Потом в одну из камер зашел конвойный и спросил: «Кто может говорить по-чеченски? Кажется, он умер». Вышедший парень заплакал и крикнул своим сокамерникам: «Ильяс умер!»

Бижаев Аслан сошел с ума. Тогда тоже вызывали его сокамерников и спрашивали, вменяем он или нет.

Самое страшное происходило после отбоя. Если кричат, например: «Магомадов», надо ответить: «Бислан Абдурахманович, шестая камера». — «К выходу!». Выходишь, сразу команда: «Руки за голову, голову вниз». Потом начинают бить, избивают в среднем 15–20 минут. И так до утра. Самый большой перерыв — в пересменку между шестью и восьмью часами.

В Чернокозово работал ростовский ОМОН. Когда привозили задержанных, они всегда спрашивали: «Как дела в Ростове?»

За все время пребывания Бислана в Чернокозово произошел один человечный случай.

Исе Махаеву насквозь пробили нижнюю губу. Он рассказывал, что какой-то подполковник заступился за него во время избиения, а потом кричал на солдат:

— Кто его избил до такой степени?

Ису это спасло на два-три дня. Это время его не допрашивали, и он чуть-чуть отдохнул.

Он один раз попросил, чтобы ему зашили губу. Его долго били по ране, она распухла и стала черной. После приезда какой-то комиссии в Чернокозово стали включать музыку, чтобы не было слышно криков людей.

Так продолжалось несколько месяцев. Неожиданно Бислана Магомадова вызвали в санчасть. Тюремный доктор, седой мужчина в белом халате, из-под которого выглядывала зеленая армейская рубашка, спросил, подняв глаза от медицинской карточки:

— Против устоев государства идете, Магомадов? А знаете ли вы, что в свое время сказал Ленину царский жандарм? — Доктор пожевал губами, сделав вспоминающее лицо. — Он сказал, что невозможно пробить лбом каменную стену, да-с, вот именно так и сказал.

Черт дернул Бислана за язык.

— Но ведь Ленину удалось пробить стену! — воскликнул он запальчиво.

Доктор дернул головой, раздраженно махнул рукой конвоиру:

— Уведите его в камеру!

После освобождения Андрея Бабицкого следственный изолятор посетила комиссия Международного Красного Креста. Сотрудники миссии ООН беседовали с каждым из арестованных в специально отведенных для этого кабинетах. Двое французов — женщина лет сорока с живыми проницательными глазами и крупный мужчина с черными усами — назвали свои имена, но Бислан запомнил лишь, что мужчину зовут Серж. Женщина задавала вопросы, Серж переводил.

— Как вас зовут? Сколько времени вы находитесь в Чернокозово? Как кормят? Не бьют ли вас?

Бислан также немногословно отвечал:

— Да… нет… все хорошо… нет, никто не бьет.

Над столом, прямо на уровне лица француженки, черной ушной раковиной прилепилась электророзетка. Разговора не получалось, женщина была расстроена. Серж задал последний вопрос:

— Скажите, как часто вас водят на допросы?

Бислан хотел ответить честно: шесть-семь раз в день, но подумал, что все равно не поверят, и сказал, что три-четыре раза. Не дожидаясь перевода, женщина воскликнула:

— Что, три-четыре раза? В день? Или неделю?

Серж густо покраснел, француженка, оказывается, хорошо знала русский язык, и этот обман сейчас раскрылся. Бислан придвинул к себе лист бумаги, лежащий перед женщиной, и написал по-русски:

— Я никогда не думал, что жизнь человека будет зависеть оттого, надеты ли на нем трусы!