Наконец решили зайти в одну лесную деревушку. Пробрались низиной к крайнему домику, стоявшему особнячком, на бугре, притаились на задворках — ничего не слышно. А из трубы тянул дымок, пахло жилым. Игорь попробовал дверь на крылечке — открыта, но не вошел в избу, стукнул пальцем в боковое окно.
На стук тотчас же, как будто и ждала того, выбежала хозяйка, молодая, лет тридцати женщина, в кофте, не застегнутой на груди, с густыми черными волосами и крупными раскосыми глазами. Она отпрянула назад, в страхе прошептала, застегивая кофту:
— Ой, миленький! Откуль ты? Мокрый-то!..
Опустив автомат, Игорь спросил:
— Немцы в деревне есть?
— Нету, родненький, их тут не бывает вовсе.
— Нету?
— Нету, родненький. Да что ж я! — спохватилась она. — Заходи в избу, сердешный, обсушись, обогрейся, — услужливо заговорила женщина, все еще борясь со страхом, не зная, за кого принимать Игоря.
Игорь махнул рукой, они с Антоном вошли в избу.
Хозяйка оказалась на редкость приветливой, хлебосольной. Приговаривая свое «родненькие» и «сердешненькие», она в один миг выставила на стол еду, каким-то образом успела даже испечь оладий, подала их с кислым молоком.
Особенно приветливой она была с Игорем, еду ставила ближе к нему, наклоняясь, раза два налегла ему на плечо упругой грудью, обдав его запахом здорового и сильного тела. Это даже заметил Антон и подмигнул Игорю, кивнув на хозяйку: «Огонь!», а Игорь, желая быть настоящим, видавшим виды мужчиной, снисходительно и на глазах у Антона похлопал ее по плечу…
У хозяйки была шестилетняя дочь Катюша, тоже чернявая, с крупными и тоже раскосыми глазами, в которых светились восторг и доверчивость. В желтеньком пышном платьице, босоногая, она была похожа на весеннюю луговую купавницу, прыгала на одной ножке по избе, а когда говорили Антон и Игорь, не мигая, смотрела им в рот, положив пальчик на свою пухлую губку.
— А партизаны у вас бывают, вы случайно не знаете к ним дорогу? — спросил Игорь, глянув на хозяйку.
Она опять испугалась, остолбенела, раскосые глаза ее настороженно забегали, но тут же спохватилась, зарумянившись пуще прежнего.
— Не знаю, родненькие, не знаю, сердешные. Партизаны-то, они ведь по лесам прячутся, чего им в деревне делать? Немцев у нас нету. Партизаны ходют туда, где немцы, родненькие.
Катюша запрыгала на одной ножке.
— А вот и врешь, мамка, а вот и врешь! Немцы только вчерась у нас были, и полицаи, я сама видела, я сама видела!..
Игорь с Антоном переглянулись.
— Дурочка, где ты видела? — строго спросила хозяйка. — Это ихние фуражиры приезжали. Они бывают за сеном, за картошкой; приедут, нахапают всего и уедут. Брысь, негодная, не вводи людей в заблуждение. А вы кушайте, родненькие, кушайте, на ее не смотрите, она вам наговорит семь верст до небес.
И Игорь опять, желая быть мужчиной и стараясь ни о чем не думать, подхватил на руки девочку, подбросил ее до потолка, с каким-то неизведанным волнением ощутив в своих руках теплое тельце ребенка.
— Ах ты, девочка-купавница, ах, проказница! — воскликнул он. Катюша заверещала, боясь упасть и желая еще раз достать до потолка. Хозяйка с восхищением смотрела на Игоря, и сам себе он казался по меньшей мере Ильей Муромцем.
Решили остаться на день в этом доме, установили рацию на чердаке. Антон стал налаживать ее, а Игорь зачем-то спустился вниз. Настроение было чудесное.
В сенцах его встретила хозяйка, схватила за руку, зашептала, загораживая вход в избу:
— Родненький, родненький…
— Вы что? — вскрикнул Игорь. — Что такое?
— Родненький, — шептала женщина, пятясь и увлекая Игоря в полутемную клетушку.
Игорь увидел в сумраке раскинутый на сундуке пышный пуховик, сразу поняв все и сразу став мальчишкой, каким и был, с силой уперся руками в упругую грудь хозяйки, стараясь высвободиться. Еще не успев ни о чем подумать, не зная, что сделает в следующий миг, он поднял голову и вдруг ясно, отчетливо, как в объективе фотоаппарата, увидел в крохотном незастекленном оконце из клетушки окраину деревни, ближние дома и бегущих по дороге трех полицаев.
— Родненький, — шептала женщина, хватаясь за автомат, увлекая за собой Игоря.
— Ах ты сволочь! — закричал Игорь, рванувшись. — Ты! Дочку послала, а сама — «родненький»! Где дочка?..
Женщина глянула красными, будто заплаканными глазами в оконце: позади полицаев, по зеленой тропке, прыгая с ножки на ножку, бежала девочка-купавница — поняла все, побледнела, обессилела, присела на сундук, скрестив руки на расстегнутой груди, сдерживая дрожь. Потом вдруг рванулась, стремясь выбежать из клетушки, запричитала:
Читать дальше