Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Всех, кроме тебя. Понял?

— Прошу тебя, скажи, кого любишь?

— Люблю честного советского офицера.

Больше они не встречались. Каждый унес в душе свою обиду.

Командир вызвал Марину и Варужана, долго и обстоятельно разъяснял им задачу. На столе лежала боевая карта района.

— Смотрите: мы находимся в селе Родовел. Севернее от нас Белая Ворста, где расположен штаб бригады. Значит, с севера нам ничто не угрожает. Узкая полоска леса, видите, отделяет село от речки Прозрачной. Южный берег ее болотист. С той стороны к нам с танками и самоходками не подойти. Зато легко могут переправиться роты автоматчиков с минометами и пулеметами. На берегу Прозрачной, вот здесь, — командир указал точку на карте, — вы должны оборудовать удобный наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривался бы противоположный берег и местность вдоль речки. В случае внезапного нападения сигнал — красная ракета.

— Понятно.

— Вот и прекрасно. Смотрите, не выдайте себя, будьте начеку, каждый шаг может стоить жизни.

Шли по тропе через поле. Марина — впереди. Но вот тропа раздвоилась, поползла вдаль и скрылась в лесу. Марина скинула тяжелые солдатские ботинки и босиком легко побежала по траве. Варужан залюбовался белизной ее ног. Она будто оставляла за собой снопы света. И Варужан подхватывал их взглядом.

— Вот мы и одни, — сказала она.

— Да… — Варужан был взволнован, как ребенок. Он сошел с тропы нарвать цветов.

— Не рви! — воскликнула девушка. — Не надо.

— В наших горах их сколько хочешь…

— Не рви! — повторила она.

У самой тропы наклонился колокольчик — капля синего неба на зеленой подпоре. Девушка опустилась перед ним на колени, словно прислушиваясь к перезвону, слышному ей одной.

— Пошли, Мари.

— Взываешь к долгу? Война? Гитлер? Да пропади они пропадом!.. Если девушка пошла в разведчицы, так ей, по-твоему, нельзя любоваться цветком? Плакать бессонными ночами в подушку? Я вот сейчас хочу умереть от счастья, потому что у меня… — Марина осеклась, и где-то в уголках ее губ застыли слова «есть ты…». Но и неслышимые они дошли до сердца Варужана.

Лес обволок их струящейся тишиной, жарким шепотом листьев. Неожиданно перед ними открылась река. Они выбрали место для наблюдения. Чуткое ухо ловило малейшие звуки.

Варужан, лежа на спине, засмотрелся в небо. Так дома лежал он на цветущем склоне горы и следил за поющим жаворонком. Небо там не очень высокое. Пристроившись на вершинах гор, оно расправило синий подол по их склонам, и голубоватые горы вспыхнули лазуритом.

— Варужан! — окликнула Марина.

— Что? — очнулся он.

— У армянских девушек такие же черные глаза, как у тебя?

— Мои — что?! — сказал он.

— А у вас в селе есть красавицы?

— В каждом селе есть, — расфилософствовался парень, — а наше, так оно целиком из красавиц, так и знай.

— И у тебя там осталась любимая? — не унималась она.

— Нет у меня там любимой, война позвала…

— И ты так и не успел на жизнь глаза открыть?

— Почему же, успел. Они потом открылись, да еще как! — сказал он, растягивая слова. — Хочу увеличить число красавиц в нашем селе: невесту себе из других краев привезу.

— Это ты неплохо придумал, — сказала она, делая вид, что не поняла намека.

— Хочу, да не знаю, что война на это скажет. Останусь в живых — сделаю как сказал.

Девушка закрыла ему ладонью рот. От прикосновения ее руки он смутился, умолк.

Солнце достигло зенита и обезглавило тени деревьев. Какая-то неживая тишина повисла над лесом.

— В сумке консервы, достань, Варужан.

Он пополз в кусты и стал нарезать ломтями хлеб и мясо. Вернулся — Марины не было. Обернулся на плеск. «Она что, совсем голову потеряла? Как можно на посту? Впрочем, ее можно понять, война не для девушек…»

— Марина! — позвал он. — Марш на берег!

— Отвернись.

— А ну вылезай! — в его голосе звенели приказные нотки, и ей это понравилось.

— Отвернись, — повторила она, — я оденусь.

Варужан закрыл глаза, но они не закрывались, как заколдованные. Марина повернулась к нему спиной. Столб света ослепил его.

— Отведи глаза, Варужан, — не оборачиваясь, сказала она. — Всю спину спалил!

Потом натянула на тело рубашку, заправила в брюки, подобрала рассыпавшиеся волосы и, обдав парня брызгами, села как ни в чем не бывало.

— За такой проступок можно и под трибунал угодить!

— А я готова судить весь мир за то, что ноги парятся в пудовых ботинках и мозоли у меня не только на ногах, но и на сердце, — стояла на своем Марина.