Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Странно, что вы всегда забываете о другом величайшем преимуществе над вами: мы цивилизованная нация.

— Та самая, что убивает, уничтожает, отравляет и сжигает людей заживо?

— А вы? Разве вы не убиваете?

— Убивая убийц, мы воюем во имя жизни. Как патриот, я убиваю врага своей родины. Как воин, я выполняю свой долг. Как коммунист, я сражаюсь за победу моих идеалов. Моя война справедливая, честная!

На поляне солдаты слушали рассказ Минаса. Обжигаясь горячей кашей, он живо повествовал о побеге «сукиного сына».

— На этот раз пошли мы, значит, с Валей. Отличная девушка — умереть мне за нее! Валя на своем вело едет впереди, а я за ней качу на мотоцикле. А на шоссе немцы «шлангбаум» поставили. Вижу, остановили ее, документ проверяют. Солдат, значит, заглядывается на нее, хихикает. «Фрау — гут! Зер гут!» — говорит. Я его в мыслях и покрыл как надо, ржавый сын. А он мне честь отдал: «Герр унтер, дорога свободна…»

Чтобы не вызвать подозрений, заглянули в «бар».

Валя, значит, делает вид, что у нас с ней любовь. Должен сказать: только протянула она мне руку, как я вскочил, щелкнул каблуками и поцеловал. У немцев за соседним столом слюнки потекли. А я еще дальше зашел, даю понять, что сохну по этой женщине, и время от времени обнимаю ее. Валя громко смеется и по-немецки говорит: «И как тебе не стыдно, Ганс?!»

Вдруг все повскакали с мест. Глянул — немцы бледнее смерти.

Кто, вы думаете, входит? Наш герр Браун. Я в струнку вытянулся, а Валя осталась сидеть, закинув ногу на ногу. Наш Браун достал из кармана монокль, вставил на место, и вдруг вижу — к нам направляется. Ну, думаю, влипли в историю. «О, фрау!» — говорит. Эта фрау ему ручку протянула: видел, как поцеловал, нацелился на нее вставным глазом. Потом повернулся ко мне: «Фрау будет со мной!..»

Взяв ее под руку, штурмбанфюрер с милой улыбочкой пошел к выходу. Тут Валя и вырвалась, вскочила на велосипед и покатила. Браун на машине вдогонку. Пошла она петлять, значит, по узким улочкам. Он как понял, что на своем драндулете ему не догнать ее, бросил машину и кинулся пешим порядком. А Валя жмет изо всех сил в сторону леса.

Я подоспел, когда этот гад наступал на нее со своим «вальтером». Добежал, и как трахну по кумполу! Он точно мешок с овсом повалился. «Ну, Валя-джан, говорю, нам «язык» был нужен, бог услышал наши молитвы. Иди найди свое вело, а я этого богом данного в мотоцикл усажу…»

Котелок опустел, а с ним подошел к концу и рассказ Минаса. Но от ребят так просто не отделаешься.

— Минас, ты явно что-то недоговариваешь…

— Клянусь, все выложил, как было…

— А когда живот тебе свело?

— Вам потешиться хочется, сукины дети! — смеется Минас.

Когда чуть погодя возвращается сама героиня, ее обступают и расхваливают за смелость и находчивость.

— Молодчина! Прирожденный артист! Вы бы видели, как он ручку мне целовал. Ни дать ни взять — немецкий барон. Молодчина!

Ребята гогочут. Минас ухмыляется и грозит ей пальцем:

— Ты смотри, баловница, язык попридержи за зубами.

После обеда Ваан разыскал Валю.

— Горжусь своим новым разведчиком!

— Спасибо, командир.

Беседуя, они пересекли поляну. День тихо угасал. Вечерело. Луна нашла их на берегу реки.

— Когда Браун сказал: «Мы с вами где-то встречались, фрау!» — я ужаснулась. — Голос женщины дрожал. — Не смерти боялась, страшно было потерять обретенное. Я не смогла бы жить без моих новых друзей, без тебя, командир.

— Ты все еще не избавилась от воспоминаний? — спросил он. «Как изменилась Валя, — подумал Ваан, — стала строже, женственней». — Уже поздно, Валя, пошли! — сказал он вслух. Но не двинулся с места.

— Помолчи, командир. Смотри, какая ночь! — полушепотом ответила она. — Вот бы отнять, украсть ее у войны.

— И тебя вместе с ней, да?

Валя рванулась к нему или он к ней? На какой-то миг пронеслось в сознании, что он парит высоко, высоко. Разум был бессилен сдержать уже давно запруженную лавину чувств. Разум отступил.

Она сидела, обняв колени. Ваан поднял ее.

— Ну? — заглянул он ей в глаза.

Валя беззвучно поцеловала его. Нежно и осторожно, почти благоговейно, как целуют святой крест.

А рота шагала вперед. Карпаты утешали их тоску по родине. Эти горы, покрытые лесами и ущельями, не так высоки, как армянские, но и они красивы!

Реки не так глубоки, а певучи. Полноводнее армянских, хотя так же бурны и шумливы.

Глаза словно умиротворены горами, тоска чуть приглушена…