Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер

– За победу! За скорую победу! – поддержали остальные.

– А я с самого начала знал, что Сталинград они не возьмут! – заявил Чернов.

– Про-ри-ца-тель! – добродушно усмехнулся Кондратьев.

– Ладно, попировали, теперь за дело, – сказал Панов. – Какие новости, майор?

Игнатов понял, что генерал спрашивает о Зигфриде, ответил:

– Рация по-прежнему не выходит на связь.

– Это уже сколько?

– Да две недели.

– Не две недели, а шестнадцать дней, – уточнил генерал, и Игнатов опять подивился его способности запоминать всё до мелочей.

– Так точно, товарищ генерал. Почти три недели.

– Что же могло случиться? – то ли себя, то ли других спросил Панов.

– Когда я передавал Зигфриду письмо для Гука, он был такой жизнерадостный, – сказал Чернов. – Шутил. Много информации дал, вы же знаете. У Петровича и Анны тоже было всё в порядке.

– Но после этого они ни разу не вышли на связь, – отметил Игнатов.

– Может быть, случилось что-нибудь, когда он передавал письмо Гуку? – предположил Панов.

– Не исключено, – отозвался Игнатов.

– Так и радистка молчит! – вскинулся Кондратьев. – Владеет рацией, умеет шифровать. Могла бы и сообщить, что там.

– Значит, не может, – сказал Игнатов. – По-видимому, всё дело в ней.

– Может, мне сбегать? – втиснулся с предложением Чернов.

– Куда?! – чуть не закричал Кондратьев.

– Но надо же что-то делать. Я виноват. Нужно было дождаться результата, а потом уже возвращаться. – Николай понуро опустил голову.

– Не казнись, ты действовал по приказу, – Игнатов положил ему руку на плечо.

– Довольно ненужных дебатов, – сказал Панов. – Завтра наши войска пойдут в наступление. Мы получили задание: включить в состав передового отряда под командованием капитана Малышева своих людей. Надо осуществить внезапный налёт на тюрьму гестапо до подхода основных частей и предотвратить разрушение города. Знаете, как немцы действуют: заминируют и взорвут что только успеют. Поедете все трое. Как ваша рука, Валентин?

– Зажила, товарищ генерал.

– Первыми идёте. Вот и узнаете всё о Зигфриде, Анне, Петровиче. Это вам задание от меня лично.

Рано утром первого января 1943 года Игнатов, Кондратьев и Чернов уже были в расположении передового отряда наступающей части. Но прошло ещё десять дней, прежде чем отряду удалось ворваться в город. 11 января в пять часов утра на улицах загремели выстрелы. Патриоты, ожидавшие прихода частей Советской Армии, жители, которые посмелее, высыпали из домов, стали ловить поджигателей, спасая здания от разрушения. Кондратьев взялся руководить спасательными работами.

Игнатов и Чернов с группой бойцов кинулись к внутренней тюрьме эйнзатцкоманды. Охраны уже нигде не было. Игнатов приостановился, поражённый догадкой, но потом бросился вслед за Николаем. Все камеры оказались пустыми.

– Опоздали! – в сердцах крикнул Чернов.

«Опоздали», – с горечью подумал Игнатов. Слишком долго передовой отряд не мог пробиться в город. Немцы создали такую полосу огня на подступах, которую столь малыми силами трудно было преодолеть. А для того, чтобы уничтожить узников, им, возможно, хватило одной ночи.

– К Петровичу! – скомандовал Игнатов.

Только их крытая брезентом полуторка отъехала от ворот тюрьмы, как оказалась под пулемётным обстрелом. Две пули пробили ветровое стекло, но, по счастью, никого не задели. Шофёр, уворачиваясь от огня, смял изгородь у соседнего дома и остановился. Из дома выскочил молоденький лейтенант и стал объяснять, что уже с полчаса ведёт бой с немецкими подрывниками, засевшими в здании напротив.

– Вон там! – указал рукой лейтенант. – У них рация.

Пришлось ввязаться в бой. Перестрелка шла, пока не подоспели танкисты. Они уничтожили пулемётное гнездо врага. Ехать дальше уже ничто не мешало.

Чернов издали увидел дымок над халупой Петровича и закричал:

– Жив старина, жив!

– Остановись здесь, – сказал Игнатов водителю.

Петрович появился на пороге без шапки, только в полушубке, наскоро наброшенном на плечи. Он заметно осунулся, будто усох, но стоял с таким видом, словно ему была безразлична стрельба на улицах и никакая пуля не посмеет его задеть. Игнатов и Чернов побежали к избёнке. Они обнимали, тискали старика, а он стоял, безвольно опустив руки, по его морщинистым щекам медленно сползали слёзы и стекали в седую взлохмаченную бороду. Наконец Петрович обрёл дар речи и стал причитать:

– Сынки…сынки мои…Живы! Сынки…

– Отец, ты чего нас на морозе держишь? – весело возмутился Николай.