Николай Куликов - Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

…А за тысячи километров от немецкого городка в забытом богом степном райцентре на севере Казахстана беспокойно ворочалась на жесткой больничной койке Анна Тимофеевна Яковлева. Сюда, в поселковую больницу ее перевели всего неделю назад — хотя болела она уже не меньше полумесяца (обострилась застарелая пневмония). Пожилая женщина, уже находясь в больнице, явственно почувствовала, что отношение к ней значительно улучшилось: стали посытнее кормить, наконец-то начали лечить. Конечно, она не могла знать и даже не догадывалась — с чем связаны подобные послабления строгого спецпоселенческого режима. «Видно, зачем-то я еще понадобилась этой власти…» — рассудила умудренная житейским опытом Анна Тимофеевна. Она чувствовала своим материнским сердцем — это как-то связано с сыном. Из приговора, который ей зачитали в московской тюрьме перед отправкой на спецпоселение, она поняла самое главное: ее сын жив! Да, он совершил что-то страшное, о чем ей даже не хотелось думать, но он жив! Лежа на спине и сложив ладони перед собой (нашейный крестик сорвали еще в тюрьме), мать беззвучно зашептала горячую и страстную молитву.

2 января 1945 года, г. Лиепая

Яковлев Александр Николаевич

Всю ночь мне снились кошмары. Сначала я бежал по лесу, продираясь сквозь густой кустарник, спотыкаясь и падая, а сзади на меня надвигалось что-то невыразимо страшное, отчего я пытался кричать, но никак не мог открыть рот… Я почувствовал, что задыхаюсь, и с ужасом понял: вокруг меня, насколько хватает глаз, чвакающая болотная жижа. Она неумолимо затягивала меня в свое мерзкое нутро, а я не мог пошевелить ни руками, ни ногами… Вдруг я увидел прямо перед собой неясную, словно расплывчатую фигуру в белых одеждах. Это был Монах — я узнал его! Тот самый Монах, который спас меня в октябре. Почему-то голосом старика Никитского он повторил несколько раз: «Россия превыше всего!..»

Потом я проснулся…

В каюте было темно, и я взглянул на наручные фосфоресцирующие часы: три ночи ровно. Лежать и анализировать свои ночные видения уже не было времени — да это было и не в моих правилах. Щелкнув выключателем в изголовье, я рывком сел на койке: надо было спешить — в половине четвертого в гараже меня будет ждать Дубовцев. Вспомнив этого человека, я непроизвольно поморщился словно от зубной боли. Красиво он меня вчера «сделал»!

Тогда, после разговора в сквере, я был вне себя от бешенства! Голыми руками растерзал бы этого «коммуняку»! Потом часа два, не меньше, я ходил по узким городским улицам, пытаясь успокоиться. В конце концов мне это удалось, и я начал рассуждать более взвешенно и здраво. Как разведчик с профессиональной точки зрения я по-своему даже восхищался достаточно смелым и рискованным шагом своего «коллеги». Как же! Пока я размышлял да прикидывал — что мне делать и как поступить с ним и его напарником-«чекистом», Иван первым сделал весьма сильный ход. «Он считает, что не оставил мне выбора, — анализировал я создавшуюся ситуацию. — Что ж, посмотрим…» Из своего богатого жизненного опыта я уже давно усвоил одну нехитрую истину: «Выбор есть практически всегда…»

Я оделся, побрился, после чего выдвинул из-под койки свой дорожный чемодан. Оттуда достал завернутый в чистую белую тряпицу небольшой пистолет. Несмотря на свои миниатюрные размеры, это было грозное оружие ближнего боя — изготовленный по спецзаказу автоматический «зауэр» калибра 6,35 мм. Аккуратно закатав до локтя белую форменную рубашку, я прикрепил пистолет чуть выше запястья на внутреннюю сторону правой руки на особую упругую резинку. Затем дополнительно зафиксировал тонким кожаным ремешком на застежке, которая легко расстегивалась от нажатия пальцем. Когда надел китель, а потом шинель, я внимательно посмотрел на себя в зеркало и остался вполне доволен — правая рука ничем не выделялась.

Ровно в половине четвертого я был около гаража, который находился недалеко от плавбазы. В темноте я не сразу увидел Дубовцева — он стоял чуть в стороне и курил сигарету. Как и я, он был в черной шинели и морской фуражке с эмблемой гитлеровских ВМС — орлом со свастикой в обрамлении позолоченных дубовых листьев. Поверх шинели на поясном ремне у каждого из нас висела кобура с пистолетом.

Из открытых ворот гаража выехал легковой «Опель». Одновременно от здания штаба флотилии подошел знакомый нам дежурный офицер — его сопровождал матрос с большим деревянным чемоданом, выкрашенным в серый цвет. Мы знали, что в нем находилась та самая аппаратура наведения. Офицер поздоровался, затем передал мне необходимые документы: спецпропуска для беспрепятственного выезда из города. Кстати, там было сказано, что досмотру наша автомашина не подлежит — это было связано с находившейся при нас секретной аппаратурой. Я поставил подпись в специальной расписке. Матрос положил чемодан в багажник «Опеля», после чего поспешил вслед за дежурным в штаб. На часах было ровно половина четвертого: все шло с чисто немецкой пунктуальностью.