Юрий Иваниченко - Крымскй щит

— А Рефат? — переспросил Хачариди и сам же ответил с придушенной злобой. — А вот Рефат успел почему-то…

— Ты думаешь?.. — эта догадка подействовала на Володю отрезвляюще, как пощёчина. Он встряхнулся.

— И буду думать, пока труп его не найду, или самого не поспрошаю… — в голосе Сергея Хачариди уже чувствовалась твёрдость принятого решения. — Пойдём, ребятами потом займёмся.

Он бесцеремонно оттолкнул Володю от жуткого пепелища и направился к краю утёса своей по-кошачьи мягкой, на полусогнутых, походкой, не предвещавшей ничего хорошего тому, за кем бы он так крался…

Но тут-то за кем? — недоумённо оглянулся Володя, но никого и ничего не обнаружил. Только брошенную румынскую плащ-палатку, сбитую в комок, судя по лохматым дыркам между плеч, партизанскими пулями.

Живых же — никого.

Тем не менее, доверяя интуиции Сергея безоговорочно, Вовка зацепил пальцем рукоятку затвора:

— Ну, ничего… — хлестко отпустил он затвор автомата. — Зато не зря наши свои жизни отдали! Интересно, скольких румыны своих вниз отволокли…

— Не бузи! — рявкнул вполголоса Серёга. — Наши тут ни при чём…

— То есть? — не понял Володя.

— То есть… — остановился на краю утеса Хачариди и проворчал, не глядя Володьке в глаза, с досадой и горечью: — А «то есть» то, что Перетятьке и Гошке кто-то горлянки перерезал ещё ночью, надо думать, когда спали.

— А бой? — продолжал недоумевать Володя. — Видно же, что бой был!

— Был… — негромко подтвердил Сергей. — Но позже. Вернуться «костровые» должны были в шесть, а послал нас с тобой Беседин только в восемь. Сейчас — десять. И мне очень даже интересно, кто с кем бился в промежуток с трёх часов ночи до утра… — он присел на краю скалы на одно колено и, предостерегающе подняв руку, приказал Володе: — Умри!

Володя замер, но уже через минуту Сергей подманил его той же рукой:

— Видишь? — ткнул он пальцами вниз, когда тот подошёл.

Внизу, где между разрозненных валунов и чащи сосняка и орешника кружила, шумя и шурша на перекатах, бурая от прелой листвы горная речушка, на разлапистых хвойных кронах беспорядочной белой драпировкой морщились два парашюта.

…Как сегодня, помню это утро… И запах горелой гошкиной плоти…

И как шли по следам, — а там были следы ботинок и сапог, и колёс, и несколько раз попадались стреляные гильзы и пятна крови, — пока не вывели следы на дорогу, ведущую к Ильчику, и не стали неразличимыми.

А потом поспешили в штаб…

— Некрасивая картинка прорисовывается… — тяжело произнес Беседин, сложив сцепленные замком пальцы на доски стола. — Получается, Мембетов исчез неизвестно куда, неизвестно когда, а кто-то вырезал «костровых» и, вполне возможно, встретил груз вместо них?..

Сергей Хачариди отрицательно покачал головой:

— Боюсь, что не кто-то, а именно сам Рефат и вырезал, товарищ командир. И не просто груз перехватили. Судя по следам на костровой и по просёлку до ильчикской дороги, румынам… я так думаю, что румынам… — замялся он на секунду и для подтверждения своей версии вынул из вещмешка под лавкой бурую штормовку румынского горного стрелка, подобранную на костровой. — Румынам на костровой был дан бой… — продолжил Сергей, пнув дырявую и заляпанную кровью штормовку обратно под лавку. — И боюсь, что не нашими ребятами. Непродолжительный бой, конечно, но всё-таки жёсткий…

— Смотри-ка, даже бой краткосрочным определил… — без особого удивления отметил Фёдор Фёдорович и насунулся грудью на стол: — Ну-ка, давай подробнее. Что ты там вынюхал, следопыт?..

— Можно, я… — поморщился Серёга, показывая двумя пальцами по столу, что хотел бы пройтись.

Несмотря на совершенно снайперское терпение, с которым «Везунчик» мог часами лежать в засаде колода колодой, замаскировавшись, вот такое школярское сидение на лавке претило его живой натуре невозможно. Он и так егозил, подскакивал, будто его голым задом в крапиву умостили.

— Ладно, майся… — махнул рукой командир, зная такую Сергееву особенность. — Только руками не маши, сшибёшь чего-нибудь…

Он покосился на довоенный первомайский плакат в самодельной рамочке, заменявший в штабной землянке традиционный портрет Сталина — тот и сам по себе падал ни с того, ни с сего каким-то мистическим образом…

— Ребят наших я нашел лежащими на спинах, с горлянками, распоротыми от уха… — Сергей, поднявшись с лавки, мельком обернулся на Володю. — Ты бы вышел?

У Вовки в глазах снова возникла коричневая, как картофелина из золы, обугленная пятка Гошки с бело-розовой трещиной лопнувшей кожи. Горло словно сжал кто, пробуя миндалины гланд, но он отрицательно мотнул головой и даже нашёл в себе силы буркнуть с достоинством: