Юрий Иваниченко - Выборный

Юрий Иваниченко

Выборный

Повесть

Глава 1

Медленно и мелодично били башенные часы. Звук пролетел над красной черепицей старых крыш и темными прямоугольниками крыш новых, сквозь редкие - осень - кроны акаций и тугие струны проводов и растворился в зарослях на кладбище.

Восковая луна вывалилась из сырого облака и глянула вниз. Глянула - и спряталась.

Последние отголоски двенадцатого удара прокатились между крестами и пирамидками, долетели, теряя силы, до последнего ряда надгробий, уже безымянных от времени, и замерли под стеной.

Ухнула и невнятно забормотала сова. Потом взлетела и, чуть проседая в такт взмахам бесшумных крыльев, прочертила темное небо и растаяла в округлой черноте окошка на звоннице.

Василий, вальяжно раскинувшись на плите собственной, хорошо ухоженной могилы, проследил за ее полетом и сообщил:

- Будет дождь.

Соседи промолчали, и только какая-то старушка из ближнего склепа вздохнула и мелко перекрестилась.

- Что молчите?- рассердился Василий. - Не намолчались за день?

- Не хотят с вами связываться, - за всех ответил чинный Присяжный, грубый вы очень, вам не угодишь.

- А ты и не угождай. Привык, понимаешь, угождать. И как только в суде служил?

- А так и служил, как все,- степенно протянул Купец,- помаленьку да полегоньку.

- Вот и дослужились... - Приват-доцента, умершего от чахотки в девятнадцатом, до сих пор мучил кашель. - Сколько лет - памяти нет.

- Нет, позвольте,- встрепенулся Присяжный,- как это - служил? Присяжные не служат, их выбирают. И, заметьте, выбирают из самых достойных...

Души заспорили, замелькали в привычных жестах прозрачные руки, голоса возвысились до крика, и скоро уже над вторым сектором взметнулись встревоженные летучие мыши.

Василий Андреевич послушал-послушал, махнул рукой и отправился в четвертый сектор. Там давние приятели-красноармейцы играли в орлянку затертым оболом. Третьим у них был мещанин, мобилизованный на защиту Перекопа и умерший в двадцатом от ран.

- Не спится? - вместо приветствия спросил красноармеец, прозванный Седым за белую-белую, как сметаной вымазанную прядь тонких прямых волос в курчавой русой шевелюре.

- Обрыдло. Пятый десяток, понимаешь, досыпаю, - привычно откликнулся Василий, присаживаясь на расколотую известняковую плиту.

- Ничего, скоро разбудят, - пообещал Седой.

- Пионеры, что ли? - спросил Василий, высчитывая в уме, сколько дней осталось до Октябрьских.

Два раза в году к нему, как герою гражданской войны и борьбы с контрреволюцией, приходили пионеры; прибирали, правда, не слишком старательно, именную могилу, салютовали и даже оставляли цветы. Так повелось сравнительно недавно. Сразу после похорон к нему на могилу часто приходили друзья и однополчане. Затем всю войну было не до него. После войны же осталось совсем немного тех, кто вспоминал, а пионеры ходили на воинское кладбище или к памятнику освободителям. Но вот уже четвертый год, как стали приходить и сюда.

- Пионеры, да не очень, - Седой выволок обол и теперь подбрасывал его на широченной крестьянской ладони. - Специальная воинская команда прибывает. По наши кости. - И Седой, сохраняя напускное безразличие, запустил монетку.

- Как это - по наши кости?- не понял Белов.

- А вот так. Снос начинается. В две очереди. Под барабан - и на Солонцы, - отозвался Мещанин. Он опять проиграл и поэтому злился.

Василия Андреевича даже передернуло:

- Что это на вас - погода накатила? Какие Солонцы? Какие кости? При чем здесь воинская команда? Седой поднял голову:

- Ты же знаешь - кладбище наше давно решили снести. Вот и началось. Приезжает команда такая специальная - всех будут перелаживать на Солонцы.

- Перекладывать,- машинально поправил Василий и задумался. Он давно знал, что переселение неизбежно, знал, что принят генплан развития города, предусматривающий, в частности, ликвидацию старого городского кладбища. Знал - и все же внутренне сопротивлялся этой неизбежности; точно так же сопротивлялся смерти, пока доживал с надорванным сердцем.

- Это как - в две очереди?- вдруг спросил второй красноармеец Илюша.

- Очереди - это по очереди, сначала один, а потом все остальные... протянул Василий. - А может, напутали чего?

Илюша даже обиделся:

- Так Седой - он же точно знает. Да и я слышал...

Седой все узнавал первым и наверняка. Ушлый мужик, за свою ушлость (полез в ничейный погреб в ничейном, но, как выяснилось, "конспиративном" Доме) смолоду прописанный в четвертом секторе, любил вдруг являться в кабинет ночного дежурного исполкома и, если вздумалось оставаться незримым, подглядывать и подслушивать. Еще он любил птиц, но только дневных.