Юрий Иваниченко - Крымскй щит

Красные знамёна, бой краснолаковых барабанов, фанфары празднично блистающих горнов — и сразу не просто в пионеры, а в старшие, так, что можно было командовать младшей ребятне: «Izquierdo, derecho!» [10] Левой, правой! ( исп .).

А в старшие пионеры, потому что было ему тогда уже полных пятнадцать. Так что на пароход «Sontay», пришвартовавшийся в Кронштадте, он попал не только без особого права — 15 лет был верхний край возрастной планки, — но и безо всякого на то желания. Взрослого мальчишку бомбежки Герники пугали куда меньше, чем чужбина. Как чувствовал…

Впрочем, Родриго повезло. Он не загнулся от малярии или туберкулеза в непривычном сыром климате, не пропал без вести после отказа вступать в комсомол или принимать советское гражданство, хотя разочарование в советской действительности наступило довольно быстро…

Вопреки романтической версии и, несмотря на лучшее, в целом, отношение властей к «испанским» детям (нормы содержания одного воспитанника «испанского детского дома» до войны были в 2,5–3 раза выше, чем для воспитанников обычного советского детдома), для них характерно было следующее, довольно оригинальное для тех времён, мнение: «Здесь рабочий класс живет хуже, чем в капиталистических странах».

…И не загнулся от голода и дизентерии во время эвакуации в Саратов — их, брошенных на запасных путях, вовремя нашел представитель КИМа…

Зато уже весной 42-го попал Родриго в «школу Старинова».

Именно в ту пору при легендарном товарище Старинове, начальнике Высшей оперативной школы, ветеране Гражданской войны в Испании, была создана целая диверсионная группа, состоящая из испанцев [11] «Старинов согласен взять всю восемнадцатилетнюю испанскую молодежь. Эта молодежь находится теперь в очень тяжелом положении. В Саратове около 100 человек — юношей, часть из них в ремесленном училище, часть на заводе — разутые и раздетые и многие разлагаются… А в армии они все станут закаленными и стойкими… и мы таким образом спасем испанскую молодежь» (из письма работника Коминтерна Благоевой руководителю этой все еще сильной, по тем временам, международной организации Георгию Димитрову). .

На чуть более сытных харчах Генштаба, несмотря на бесконечные учения и изнурительные тренировки, жилось куда лучше…

Правда, недолго.

Пришло время оплатить и этот счёт, как в своё время сомнительное спасение от режима Франко под заботливое крыло режима Сталина.

Впрочем, и без того горячую испанскую кровь юноши перспектива отомстить фашистам за гибель родителей — баскских коммунистов — только кипятила «благородной яростью». Жизнь, — она словно вернулась, ею двигали теперь высокий смысл и особая значимость, а не один только инстинкт самосохранения.

Тут была война.

Тут, по идее, всё было как когда-то в немыслимо далёкой теперь родной Испании. Русские «Los companeros» — по нашу сторону баррикад, немецкие «Los fascistas» — враги…

Вот только как-то быстро, скомкано, и без всякой патетики случился этот «священный бой».

В октябре 43-го, по распоряжению Ставки, специально отобранных диверсантов из числа участников Гражданской войны в Испании, а также «испанской группы» разведшколы Старинова, стали готовить для диверсий на железнодорожной магистрали Джанкой — Владиславовка — Керчь, основной линии снабжения Таманской, а позднее и Керченской группировки войск противника.

«Почему именно испанцев?» — спросил тогда Родриго у своего нового командира капитана Мигеля Боске.

«Нам легче маскироваться под румын, юноша. Мы всегда действуем у них в тылу. Родственнички как-никак, мать их за ногу»… — закончил Боске непонятно по-русски.

И вот теперь Родриго ловил дьявольских родственников в кольцевую мушку немецкого «маузера».

Коричневая фигурка всплеснула руками, выронив такой же, как и у Родриго, карабин, и сползла вниз по кирпичному брустверу.

Это был уже не первый румынский фашист, которого за последний час-полтора (а может, всего за несколько минут — счет времени потерялся), застрелил Виеске.

Всё происходило, как в малярийном бреду памятной осенью 37-го. Но тогда, после получасовых кошмаров, злобные демоны рассеивались и уступали настойчивому голосу медсестры Марии, поддавались её спасительно-холодным рукам со спасительным компрессом. Эти же дьявольские отродья отступать и не думали, напротив. Только угомонился один, пойманный в прицел, и уже следующий высек искры и кирпичную крошку у Виеске над головой, выскочив откуда-то справа, из-за баррикады рассохшихся бочек.